У меня больше не возникало сомнений, нужно ли это. Понимал -- нужно.
Металлическая рука рождалась у меня на глазах. С ювелирной точностью
кузнец подгонял шарнирные сочленения, необходимые для будущих пальцев и
запястья, и я только диву давался -- как одинаково аккуратно он мог работать
кувалдой и легким молоточком.
Это действительно был -- Мастер.
И все это время, древняя перчатка, сплетенная из стальных колец с пластинами,
лежала на табурете, окруженном веревочными заграждениями; и ровно горели
четыре тонкие свечи и одна плошка.
Перчатка ждала. Ждала своего часа.
И дождалась.
... Коблан извлек из горна уже готовую, закаленную и отпущенную, пышущую
жаром "руку" и бережно опустил ее -- нет, не в воду.
В масло.
С шипением "рука" окунулась в эту купель; поднялось облако густого, резко
пахнущего пара. И когда "рука" вышла наружу -- она тускло поблескивала, и
капли горячего масла стекали с нее, как капли... капли крови!
Скелет.
Рука без кожи.
Мне стало зябко. В кузнице, у пылающего горна.
Мы с Кобланом встали с двух сторон над перчаткой, кольчатой кожей,
отражавшей колеблющийся огонь свечей. Мы стояли друг напротив друга: он --
с сочащейся маслом железной "рукой" в своих "железных" лапах, я -- с
обнаженным Единорогом в левой, заметно окрепшей за последнее время руке.
Потом Коблан протянул вперед металлический скелет руки, я перехватил меч за
клинок -- и блестящие пальцы коснулись рукояти протянутого мной Единорога.
Мастер придержал меч второй рукой, и моя собственная ладонь легла сверху,
смыкая искусственные пальцы на рукояти меча.
Капли масла срывались вниз и тяжело шлепались на ожидавшую своей очереди
перчатку.
Было тихо, только гудело пламя в горне. Подмастерья встали за нашими
спинами, касаясь узловатых веревок; подмастерья были такие же молчаливо-
торжественные и серьезные, как и мы.
И раздался голос Коблана Железнолапого, странного кузнеца -- словно еще
одно пламя гудело в новом горне...
-- Клянусь я днем начала мира, клянусь я днем его конца,
Клянусь я памятью Мунира, божественного кузнеца,
Клянусь землей и синим небом, клянусь водой и теплым хлебом,
Клянусь я непроизнесенным, последним именем Творца,
Клянусь...
... Коблан еще говорил, но я плохо разбирал -- что именно, а когда эхо его
голоса затихало под сводами кузницы, я с трудом разжал металлические
пальцы и вернул меч на его крюк. Затем мы с Кобланом одновременно
коснулись кольчатой перчатки, слегка продлив касание, и кузнец бережно
извлек перчатку из четырехугольника свечей -- погасив по дороге плошку.
Начиналась последняя стадия. Я уже знал, что мало натянуть перчатку, как
кожу на скелет,-- пальцы и кожа должны стать неразделимым целым.
И снова стучал молот, горел горн, плевался красными искрами раскаленный
металл, шипело масло, горели свечи -- на этот раз уже вокруг наковальни. Я
видел, что Коблану неудобно работать, все время опасаясь задеть и сбить свечу;
но я понимал -- надо...
Наконец моя будущая рука -- окончательно готовая, отполированная и
соединенная с крепежными ремешками и застежками -- снова легла на рукоять
Единорога.
Теперь ритуальные свечи были длинными, толстыми и белыми -- их должно
было хватить на всю ночь. Мой узкий и прямой меч лежал на алтаре-
наковальне в объятиях стальных пальцев, а над ним -- точнее, над сжимавшей
рукоять искусственной рукой -- висел на цепи шипастый гердан Коблана.
Так было надо.
И еще надо было, чтоб мы тихо вышли, плотно закрыв за собой дверь...
9.
... Кузнец подтянул последний ремешок, застегнул пряжку -- и я поднял к глазам
свою новую руку.
Она была очень похожа на настоящую, только одетую в железную перчатку. И
ее тяжесть непривычно оттягивала мне предплечье. Новая рука сидела прочно,
удобно, не соскальзывала и не жала.
И вот тут мне захотелось немедленно вернуться домой, взять наследственный
нож-кусунгобу и сделать то, на что я не решился в самом начале.
Я отчетливо представил себе, как выйду в толчею дневного Кабира, от которой
я отвык, найду маленькую Чин и скажу ей:
-- Здравствуй, Чин! Смотри, какая у меня есть новая замечательная рука!
Хочешь такую же?..
Я даже не пытался сжать пальцы. Это были не мои пальцы. Это были вообще
не пальцы.
Мертвый металл.
Мертвый.
Железная рука бессмысленным грузом висела на моей культе.
Во имя восьмого ада Хракуташа, на что я надеялся?!
На чудо?..
Здравствуй, Чин... хочешь новую руку? Я теперь мастер, я вам всем могу
сделать новые руки -- и тебе, и Фальгриму, и эмиру Дауду, и милому
проказнику Друдлу...
Хотите?!
-- Обедать пошли,-- как ни в чем не бывало буркнул кузнец, и мне захотелось
изо всех сил ударить его по лицу.
Мертвой рукой.
Желание было острым и обжигающим, как только что закипевшая похлебка-
пити.
-- Пошли, пошли,-- равнодушно повторил Коблан и уже от дверей добавил: --
Домой чтоб и не думал возвращаться... Пошлешь за новой одеждой и вином. И
вот что... почаще клади ЕЕ на рукоять меча. Понял?
Я уронил руку и услышал долгий и чистый звон.
Оказывается, я задел наковальню.
Глава шестая
1.
... Где я? Зачем? Что это?!
Нет!!! Нет...
Я проснулся в холодном поту и сел на кровати. Я еще не вполне отличал
кошмар от яви, и потому поспешно зажег свечу и уставился на проклятую
железную руку. Она была на месте, и пальцы ее, как обычно, были холодны и
неподвижны -- как и полагается металлическим штырям, закрепленным в
хорошо смазанных шарнирах и обтянутым кольчужной перчаткой...
Стоп! Ведь вчера вечером я, кажется, снял ненавистную руку... Точно, снял. А
теперь она снова на мне. Как присосавшийся к живой плоти огромный паук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169