... Сейчас я вытянулся во всю длину на матовой поверхности стола, Придаток
Чэн сидит рядом, опустив на грудь отяжелевшую голову, а стальная рука его
лежит всем своим весом на моей рукояти.
Просто -- лежит.
И ночь за окном постепенно уходит в небытие, туда, куда рано или поздно
уходят все наши дни и ночи.
О чем думал я в эту ночь?
Сперва... о, сперва мысли мои вспыхивали и разлетались во все стороны, как
искры от клинка, рождающегося под молотом! Я уже думал о том, что сделаю с
обманувшими меня друзьями и предателем-дворецким; я представлял себе
Волчью Метлу, умоляющую о прощении; в моих горячечных видениях почему-
то вставал пылающий Кабир и гнедой жеребец, несущий меня мимо развалин...
а руку в латной перчатке пронзал слабый трепет, когда что-то теплое и сладко
пахнущее стекало по моему клинку...
Вот это ощущение и вернуло мне ясность мыслей. Потому что никогда кровь
Придатков не струилась по Единорогу.
Никогда.
Не моя я этого помнить.
Зато это помнила стальная перчатка, касавшаяся меня. Нет, в ней не было
жизни, и когда металлические пальцы все-таки смогли стиснуть мою рукоять --
это нельзя было назвать самостоятельной жизнью. Я даже не знал, сумею ли я
заставить эти пальцы повторить то, что произошло совсем недавно.
Это была не жизнь.
Это была -- память.
Память латной перчатки о тепле и мощи руки, некогда заполнявшей ее; память
о шершавой обтяжке рукояти того Блистающего, чье тело словно вырастало из
чешуйчатого кулака; память...
Просто я очень хотел, чтобы это случилось. А она -- она вспомнила, как это
случалось раньше. И когда я потянулся к ней через время и расстояние -- моя
жизнь на мгновение вросла в ее память, оживляя неживое.
Чудо, которого я ждал и которое обрушилось на меня внезапно, подобно
летней грозе -- сейчас я уже не знал, хочу ли я его, этого чуда, и если нет, то
сумею ли отказаться.
Потому что я помнил ярость, вспыхнувшую во мне; ярость и жажду, темную
теплую жажду, и ужас Блистающих по ту сторону порога.
Потому что я краем души прикоснулся к чужой памяти, памяти новой руки
Придатка Чэна; память старой латной перчатки, части того одеяния, что
некогда звалось "доспехами"...
Потому что я понял -- как это случалось раньше.
Забыть? Отказаться от коварного подарка судьбы?..
А как же небо над турнирным полем? Падающее на меня небо, и полумесяц Но-
дачи в нем?!.
А Тусклые? Тусклые -- и убитые Блистающие, и ждущий Шешез Абу-Салим, и
отчаянный Пояс Пустыни, Маскин Седьмой из Харзы?..
А моя, моя собственная память о случившемся?
Нет. Я не сумею отказаться от этой руки. Я не буду от нее отказываться.
... Осторожно, едва-едва слышно я потянулся к стальной руке-перчатке -- и
сквозь нее, дальше, через спящие слои ее памяти, обходя их, не тревожа чуткий
покой, словно я подзывал Придатка, еще не зная -- зачем, еще раздумывая,
сомневаясь...
И вскоре почувствовал, как что-то тянется мне навстречу с другой стороны.
Что-то?
Кто-то.
"Кто ты?" -- тихо спросил я, останавливаясь.
"Кто ты?" -- эхом донеслось оттуда.
"Я -- Высший Мэйланя..."
"Я -- Высший Мэйланя..."
Тишина.
И -- стремительным обоюдным выпадом:
-- Я -- прямой Дан Гьен по прозвищу Единорог! А ты -- ты мой...
-- Я -- Чэн Анкор Вэйский! А ты -- ты мой...
Я так и не смог сказать: "Ты -- мой Придаток!"
А он? Что не смог сказать он?!
Ты -- мой... Я -- его?!.
... латная перчатка, спящая память о забытом времени, зыбкий мост между
двумя мирами, объединяющий их в одно целое... и дрогнули неживые пальцы, а
кольчужные кольца словно вросли в тело, когда мы вошли друг в друга --
Блистающий и его Придаток, Человек и его меч; вошли, но не так, как клинок
входит в тело, а так, как вошли мы, становясь слитным, единым... каким,
наверное, и были, не понимая этого...
Нет, мы не рылись в воспоминаниях друг друга, как вор в чужих сундуках (этот
образ был непонятен мне, но Чэн отчетливо представил его, и...), и знания наши
не слились в один нерасторжимый монолит, как свариваются полосы разного
металла в будущий клинок (не-Блистающему трудно было в полной мере
прочувствовать это, но...); просто...
Просто я не могу передать это словами.
И оба мы замерли, когда из черных глубин памяти латной перчатки донеслись
два глухих, еле слышных голоса, ведущих разговор без начала и конца...
-- Вот человек стоит на распутьи между жизнью и смертью. Как ему себя вести?
-- Пресеки свою двойственность и пусть один меч сам стоит спокойно против
неба!..
... Один,-- подумал я.
... Один,-- подумал Чэн.
... Один,-- подумали мы.
Один против неба.
И я понял, что больше никогда не назову Чэна Придатком.
3.
Утром дверь в комнату оказалась незапертой.
Чэн сходил умыться, потом по возвращению одел меня в ножны, и мы
отправились в кузницу.
А в кузнице было на удивление тихо и прохладно. Молчали меха, не пылал
горн, и в углу спиной к нам сидел Придаток-подмастерье, перебирая зародыши
будущих Блистающих. Из-за кожаного фартука подмастерья выглядывал
Малый волнистый крис, внимательно следивший за работой своего Придатка.
Дважды Придаток чуть было не пропустил зародыши с недостаточным
количеством слоев металла, и дважды Малый крис внутренним толчком
останавливал Придатка, вынуждая еще раз осмотреть спорный зародыш, не
давая появиться на свет ущербному Блистающему.
Я молча наблюдал за работой до тех пор, пока Малый крис не заметил меня.
Он дрогнул -- да, на его месте я тоже бы вздрогнул после всего, что было -- и
опомнился лишь после довольно-таки невежливой паузы.
-- Приветствую тебя, Высший Дан Гьен! -- торопливо произнес крис, и
Придаток его живо поднялся на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169