..
Если очень постараться, то они все обучатся... обучатся убивать. Собственно,
почему они"?! Нас, нас всех можно научить щербить и ломать друг друга,
бесповоротно портить Придатков, бешено кидаться вперед с горячим от ярости
клинком; и кровавая пена будет вскипать на телах бывших Блистающих... И в
конце концов мы разучимся Беседовать, ибо нельзя Беседовать в страхе и
злобе."
За столом Придатков раздался взрыв хохота, а в оружейном углу Дзюттэ
блистательно изобразил помесь кочерги и Шешеза Абу-Салима, отчего
восторженные зрители весело взвизгнули -- не переходя, впрочем, определенных
границ. Что позволено шуту... то позволено шуту, а смеяться позволено всем.
"Странно,-- думал я, вежливо блеснув улыбкой,-- мир так велик, а я никогда не
забредал даже в мыслях своих за пределы Кабирского эмирата и граничащих с
ним земель, вроде того же Лоулеза! А живьем я и вообще почти ничего не видел.
Кроме Мэйланя да Кабира! Что происходит там, далеко, не у нас? -- а там ведь
наверняка что-то происходит! Откуда приехал в свое время в Кабир эсток
Заррахид? Да разве он один... Как ТАМ -- так же, как у нас, или по-иному?
Может быть, то, что для меня -- память латной перчатки, для них -- реальность
нынешнего дня?!"
Чтобы отвлечься от невеселых размышлений, я более внимательно глянул на
Придатков за столом и увидел, как мой Чэн неловко опрокинул полный кубок,
по привычке ткнув в него правой рукой.
"Интересно, а сможет ли он, Чэн Анкор, вообще взять что-нибудь этой рукой --
что-нибудь, кроме Блистающего? Кубок, тростниковый калам для письма,
поводья? А ну-ка, попробуем с другой стороны..."
Я расслабился, обвиснув на крюке, мысленно дотянулся до перчатки, прошел
сквозь нее к Чэну -- и он почувствовал это, он поднял металлическую руку и с
удивившим даже меня упрямством вновь потянулся к опрокинутому кубку, под
которым расплывалось по скатерти багровое пятно.
Да, умница, правильно, а теперь забудь про кубок... представь себе, что берешь
меня... вспомни рельеф моей рукояти... ну ладно, давай пробовать вместе...
Стальные пальцы неуверенно дрогнули, потом слабо зашевелились, словно и
впрямь припоминая нечто -- и плотно охватили кубок. Чэн сперва с удивлением
смотрел на это, но удивление быстро проходило, и ему на смену явились
понимание и радость.
Тихая, спокойная радость. Значит -- могу... то есть -- можем.
Можем. Кубок, калам, поводья, что угодно. Вот только почему Я так счастлив
от этого события? Ведь скажи кому из Блистающих о подобных отношениях с
Придатком -- не поверят. Решат, что рехнулся Единорог. На почве
перенесенных страданий.
Ну и пусть. Просто они еще не знают о том распутьи, на котором сходятся
Путь Меча и Путь Придатка; а дальше, возможно, ведет всего один Путь.
Просто -- Путь.
Один против неба.
И мне вдруг захотелось вслух задать мучившие меня вопросы -- хотя бы малую
их толику! -- но задать их не Дзюттэ Обломку или тому же Детскому Учителю,
а спросить и выслушать ответы Придатков.
Как?
А вот так...
Чэн уже стоял рядом со мной. И через мгновение, когда я оказался у него на
поясе, а железная рука коснулась моей рукояти, усиливая чувство цельности --
через мгновение мы, не сговариваясь, шагнули друг в друга на шаг дальше, на
шаг глубже, чем делали это до того.
Теперь мы были не просто вместе, не просто Чэн и я -- нет, получившееся
существо скорее должно было называться Чэн-Я или Я-Чэн, в зависимости от
того, чей порыв в том или ином поступке оказывался первым.
Так оно и случилось, легко и естественно, и настолько быстро, что не осталось
времени ни обрадоваться, ни пожалеть.
Посему Я-Чэн не жалел и не радовался.
2.
Чэн-Я помедлил, одернул халат и вернулся к столу.
Я-Чэн мельком отметил, что, похоже, никого не обеспокоило кратковременное
отсутствие Чэна Анкора. Да и возвращение с Единорогом на поясе тоже никого
особо не удивило. Мало ли...
Разве что чуть внимательнее прочих поглядел на Чэна-Меня Придаток Дзюттэ
Обломка и Детского Учителя семьи Абу-Салим -- которого сами Придатки
звали Друдлом.
Друдл Муздрый, шут их величества эмира Кабирского, Дауда Абу-Салима.
Дзюттэ Обломок, шут царственного ятагана Шешеза Абу-Салима фарр-ла-
Кабир.
И пусть после этого кто-нибудь попробует убедить меня, что мы не похожи
друг на друга! Мы, Блистающие и Придатки; мы...
Пусть это знаю пока один я, пусть один я...
Один против неба.
А пока я незаметно отошел на второй план, превращаясь из Меня-Чэна в Чэна-
Меня, и сам не заметил, как Придатки за столом обрели имена и перестали
быть Придатками.
Став людьми.
Чэн-Я улыбнулся собравшимся, пододвинул высокий мягкий пуф и сел рядом с
увлеченно жующим Фальгримом. Отметив попутно, что даже в доме Коблана
прочно укоренилась западная мода есть за столом -- а старый обычай сидеть на
подушках за дастарханом если где и сохранился, то уж наверняка не в Кабире.
... Кстати, у стола Меня-Чэна ожидал приятный сюрприз. Оказывается, Чэн --
просто Чэн, еще до опрокинутого кубка -- уже успел задать кузнецу Коблану
вопрос о клинках Мунира.
Так что ответ ждал нас.
Если, конечно, то, что Чэн-Я сейчас услышу, можно будет счесть ответом...
-- Жили некогда,-- распевно начал дождавшийся Чэна Коблан,-- два великих
мастера-оружейника, и звали их Масуд и Мунир. Некоторые склонны считать
их Богами Небесного Горна или демонами подземной кузницы Нюринги, но я-
то лучше многих знаю, что всякий кузнец в чем-то бог и в чем-то демон, и не
верю я досужему вымыслу. Люди они были, Масуд и Мунир, если были
вообще... А вот в то, что был Масуд учеником Мунира и от него получил в свое
время именное клеймо мастера -- в это верю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169