Женщина замолчала, и Гутторр принялся свирепо натирать ее грязное, рыхлое тело мочалом.
Дом кузнеца, равно как и банька во дворе, и кузня разительно напоминали такие же избы в старых русских селах. Не зная об их инопланетном происхождении, русский человек никогда бы не догадался о нем. И внутреннее убранство помещений было один к одному! Будто древние русичи сумели каким-то образом перебраться в свое время на Леггерру (а почему бы и нет? на Генну-то попали!), или их хозяйский подход к жизни оказался столь точным и универсальным, что нашел полное повторение за сотни тысяч световых лет от Земли!
— Что же мне с тобой делать? — Кузнец смотрел на чистую, румяную после бани гостью, сидевшую за накрытым столом, хватавшую все, что было съедобного, прямо руками и громко чавкавшую. — Та ли ты вообще, о ком я думаю? Можно бы, конечно… Нет, попробуем сначала «народные» средства!
Кузнец закатал рукава черной рубахи, спустился в погреб и поднял в избу большущий бурый «огурец». Отрезав от овоща приличный ломоть, протянул его бабе…
Собственно, теперь гостья на «бабу» как-то и не тянула. Больше к ней подходило русское определение «деваха» — или «девка». И одета она была подходяще — в свободный холщовый сарафан поверх простои белой рубахи (Гутторр нашел их в сундуках прежнего хозяина).
— На, ешь!
Девка откусила турплюк прямо с руки кузнеца и, сморщившись, стала отплевываться.
— А ну ешь! — Гутторр. грохнул по столу свободным кулаком.
Гостья торопливо зачавкала, испуганно поглядывая на кузнеца.
— Так-то лучше, — сказал Гутторр и принялся здоровенным ножом отрезать второй кусок.
Неизвестно, чего больше испугалась деваха — огромного кухонного ножика, более похожего на мясницкий, или того, что ей снова придется жевать непривычно горький овощ, — только она колыхнулась вдруг всем студенистым телом и неожиданно резко для своей массы вскочила с лавки, опрокидывая незакрепленную дощатую столешницу на кузнеца. Пытаясь удержать тяжелый деревянный щит, Гутторр неловко взмахнул рукой с зажатым в ней «хлеборезом» и чиркнул его заточенным под бритву лезвием свое предплечье. Столешница с грохотом рухнула на место — только скрипнули сколоченные из мощных брусьев козлы. Загремели по полу тарелки и миски, тонко зазвенели рассыпавшиеся вилки и ложки.
— А-а! — заорал кузнец, отбросив нож и зажимая ладонью рану. Из-под длинных, изящных, никак не подходящих для тяжелой работы с молотом и горячим металлом пальцев потекла зеленоватая жидкость, противно шипя и мгновенно испаряясь. — Гадина! Ты что наделала?! Сейчас ты у меня получишь!
Он рванулся было к уставившейся на зеленую кровь толстухе, но та, подняв на свирепого Гутторра ставший вдруг осмысленным взгляд, испуганно заверещала:
— Дяденька, не убивайте! Я нечаянно! Щас я вам перевязку сделаю!
Девка проворно выкатилась из-за раздрызганного стола, метнулась к окошку, сорвала с него цветастую занавеску и бросилась к кузнецу. Оторопев от ее прыти, а еще больше — от связной речи, произнесенной гостьей, Гутторр перестал ругаться. Злость его мгновенно улетучилась.
— Стой! — крикнул он. — Положи занавеску! Отвернись!
Деваха выполнила все беспрекословно. И стояла, не шелохнувшись, пока кузнец не сказал:
— Можешь поворачиваться.
Девка повернулась, уставилась на руку кузнеца, но рукава черной рубахи вновь были опущены и застегнуты у запястий..
— А… перевязать? — спросила толстуха.
— Я уже перевязал.
— А почему у вас кровь зеленая?
— Что ты несешь?! — рассердился кузнец. — Не в своем уме, что ли?!
— Да в своем я уме! — заспорила девка. — Вон, и на скатерти зеленые пятна! Ой, исчезают…
Несколько зеленых клякс на белой скатерти и впрямь стремительно уменьшались и вскоре исчезли. Скатерть снова стала чистой, не считая красно-бурых пятен от турплюка и темно-желтых от пролитого чая — точнее, от жидкости, и цветом и вкусом земной чай напоминающей.
— Где? Где зеленые пятна?! — начал вновь свирепеть кузнец. — Покажи! Ты сбрендила, девка, совсем сбрендила! Ты хоть помнишь, кто ты и как здесь очутилась? Дура!
— Че обзываешься-то? — обиделась она. Глаза ее из обалдевших кругляшей, уставленных на «самоочистившуюся» скатерть, превратились в злые шелки, направленные в переносицу кузнеца. — Ща как обзову! — Она недвусмысленно вскинула руку-бревнышко, и Гутторр поспешил поднять руки:
— Все, все! Извини! Хватит… Ты, видимо, поправляешься. Видишь, как действует турплюк, а ты не хотела…
— Ну смотри… — Деваха опустила кулак. — Веди себя прилично с дамами… турплюк!
Тут взгляд ее упал на толстый огромный «огурец», валявшийся на полу. Глаза девки маслено заблестели. Она буркнула одобрительно под нос: «Ого!» — и, забыв, видимо, что, находясь в беспамятстве, не оценила овощ, подняла его, «взвесила» на ладони и вгрызлась в бурую мякоть.
— Мм… Вкусно! — прошамкала она, обгрызая метровый плод, будто кукурузный початок.
Гутторр, раскрыв рот, смотрел на чудо. Мало того, что совсем недавно гостья устроила истерику из-за непонравившегося ей турплюка, а теперь молотит его за милую душу, — так еще и как молотит!.. Не успел кузнец как следует проморгаться, на столе уже лишь влажно блестели черные, с детский кулак величиной, косточки.
Деваха сыто рыгнула и спросила:
— Есть еще чего пожрать?
— Вот, пожалуйста! — Гутторр провел рукой над полом, — Вашей милостью!
— Э-эх! — вздохнула девка и принялась собирать с пола более-менее приличные куски пищи, отправляя их сразу в рот.
Наконец она разогнулась, оправила подол сарафана и вновь рыгнула.
— Так кто ты такой, мужик? — спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113