— Ты, — говорит Ленка Августе, — называешь два числа: от однозначных до трёхзначных. Мы условно считаем их страницей и словом на странице. И смотрим…
Он должен нам дать наводку…
— И всё-таки это чушь, — ворчит Августа.
— Тебе жалко? Давай…
— Ну, восемь, — неохотно говорит Августа, — одиннадцать…
— Ворожеи, — мрачно говорит Ленка, — не оставляй в живых…
— Ты видишь! Это он на нас намекает… На меня непосредственно.
— Тогда я. Возьму грех на душу. Сто тридцать три, пятьдесят восемь… Давай…
— Знаю я, — говорит Августа, — все мысли и ухищрения, какие вы против меня сплетаете… Это уже слишком! Он всё время угрожает.
— Да ничего мы не сплетаем, — успокаивающе бормочет Ленка в пространство, — мы расплетаем. Вы что, толком сказать не можете — хотите упокоиться? Или нет?
— Ты ему не нравишься, — говорит Августа, — я ему не нравлюсь. Может, ему этот шкет понравится? Изя! Эй, Изя!
— Не хочу, — пятясь бормочет Изя, — мне страшно…
— Зачем тогда с нами шёл? Поздно отступать, дружочек, — зловеще говорит Ленка.
— Изенька, ну что вам стоит… Две цифры…
— У меня живот болит. Я вареньем вашим отравился.
— А вот я сейчас как вызову «скорую»! Как увезут тебя в инфекционку!
— Лучше я в инфекционке полежу. Там хоть спокойно…
— Изенька, ну пожалуйста…
— Пусть контрольную мне напишет, — Изя угрожающе тычет пальцем в сторону Августы, — по информатике…
— Напишет…
— Да ни за что! Это же шантаж!
— Напишешь. Куда денешься.
— Чёрт с тобой, паршивец! Говори!
— Триста восемьдесят восемь… одиннадцать! — выкрикнул Изя, шмыгая носом.
— «И всё тело их, и спина их, и руки их, и крылья их, и колёса кругом были полны очей — все четыре колеса их»!
— Ну и ну! — говорит Августа. — А что это?
— Иезекииль. Бог его знает, что он там в виду имел…
— Нет, Гершензон на что намекает?
— Не знаю… четыре колеса… Что-нибудь передвижное… может, такси? таксопарк?
— А мне кажется, — говорит Августа, — тут всё дело в глазах… Клиника Филатова?
— Так я пойду? — спрашивает Изя, тихонько пятясь к двери, — а то мама волнуется.
— Э, нет, — спохватывается Ленка, — так дело не пойдёт… Завтра с утра встречаемся… будем колёса с глазами искать — он же ясно сказал! Где мы встречаемся, Августа?
— Может, э… Мне что-то больше не хочется на остановке…
— У памятника Пушкину? На бульваре?
— Ну, это подойдёт. Там проезд закрыт.
— Ты слышал, Изя? У Пушкина, в десять утра.
— Ну, нет, — мальчик Изя всем телом налегает на дверь, — это уж без меня. Мне на сольфеджио надо. И вообще…
— Изенька, ну ты же сам видишь… без тебя он не хочет. Мы ему уже вот так… ну хоть разик ещё… это же уже безопасно…
— Безопасно! Как же!
— Ты же сам напросился…
— Так это с утра было.
— В лицей, — замогильным голосом говорит Августа, — можешь больше не приходить.
— Да что вы, тётя…
— Какая я тебе тётя, выродок! Я вот прямо сейчас маме твоей позвоню…
— Ладно-ладно, — шмыгает носом Изя. — Не надо маме… Приду я к Пушкину, приду.
Только сейчас выпустите.
— Выпусти его, Августа, — говорит Ленка.
Августа молча вынимает ключ из кармана и идёт отпирать двери. Ленка воровато открывает книгу, тычет наугад пальцем в строчку и осторожно заглядывает:
«Женщина безрассудная, шумливая, глупая и ничего не знающая».
— Да ладно тебе, — бормочет она, — что ты прицепился, в самом деле… мы же для тебя стараемся…

***
— Без Изьки мы не сможем, — говорит Августа. — Он же ясно намекал…
— Дался ему этот паршивец… Долго его ещё ждать, кстати?
— Если он не придёт… ох, я ему…
— Неужто, правда, из лицея выгонишь?
— Зачем — выгоню? Сам уйдёт…
На бульваре приятный, не раздражающий слух, гомон — совокупность плеска голубиных крыльев, возбуждённых голосов туристов и лязг дальних портовых кранов.
И над всем этим шумит листва и солнечные пятна пляшут по залитому зеленоватым сумраком асфальту, как тени по морскому дну. Иногда трудно понять — где солнечные пятна, а где жёлтые опавшие листья.
— Типичный женоненавистник Гершензон этот, — неожиданно говорит Августа. — Все эти его намёки…
— Да просто мы его достали… Лично мы его раздражаем…
— Не скажи… Ага, вот и малый. Со скрипочкой.
Изя приближается к ним, с явной неохотой передвигая ноги.
— Я с уроков сбежал, — укоризненно говорит он.
— Ну и молодец, — непедагогично замечает Августа, — а теперь давай, думай…
— Ещё и думай… — ноет Изя. — А о чём?
— Насчёт колёс с глазами. Какие ассоциации они у тебя вызывают?
— Какие ещё ассоциации? Полный шиз…
— Наркоманил этот Изекииль по-чёрному, — уныло говорит Ленка, — разве нормальному человеку такое в голову придёт? Херувимы на колёсах… Уверена, это какая-то конструкция.
— Космический корабль это, — авторитетно говорит Августа, — космический корабль пришельцев. Я в «Науке и религии» читала.
— Во-первых, это не оно, а птица Гаруда… А во-вторых, нам теперь что, на Байконур ехать?
— Да не наш, а пришельцев…
— Тем хуже. Где мы пришельцев возьмём?
— Музей морского флота? — с надеждой предполагает Изя.
— На модельки посмотреть хочешь, — догадывается Августа.
— Мы же всё равно не знаем, куда идти. Так какая разница?
— Я там была недавно, — печально говорит Ленка, — приятельница из Москвы приезжала, я её водила. Нет там колёс с глазами…
— Что-то новое, неизвестное науке…
— А кому известное?
Они бредут по бульвару. Изя нервничает и поминутно оглядывается.
— Не боись, — утешает Ленка, — ты за Гершензоном, как за каменной стеной…
— Да-а… как же!
— Монетку бросим, — говорит Августа, — если орёл — троллейбусный парк, а если решка — клиника Филатова…
— А музей морского флота?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24