Я было снял зачем-то телефонную трубку — даже не отдавая себе отчета, куда и зачем я собираюсь звонить, но телефон молчал. Потом я, кажется, заснул, а потом почувствовал, что в комнате что-то изменилось, словно стало труднее дышать, и когда я поднял голову, то увидел, что в дверях стоит Аскольд.Он отодвинул часового, закрыл за собой двери и прошел внутрь. А уже потом спросил меня:— Можно?Не понимаю, зачем он спрашивал, ведь он все равно уже вошел. Но я сказал:— Да… конечно…— Я подумал, что у меня ты будешь чувствовать себя неловко. Хотел по-домашнему…Я оглядел свою комнату — почему-то она показалась мне нелепой; все эти плакаты групп «Черный бабуин» и «Китайская стена», репродукции французских абстракционистов, моя собственная неумелая мазня…— Садитесь, старший…Мебель у меня тоже была модерновая, хлипкая — он с трудом уместился в кресле, но ничего не сказал. Только поправил:— Родитель.— Родитель…— Ты уж прости, что я так… Но я боялся, что ты попадешь в беду. В городе сейчас очень опасно, дитя мое…— Со мной ничего не случилось.— Ты вполне мог дождаться моих людей — зачем было убегать?— Я не знал…— Похоже на то… Нам пора объясниться — так, кажется, говорится в этих дурацких романах, которыми ты зачитываешься? Разумеется, ты многого не знал, дитя мое… А я не мог ничего тебе сказать — до поры до времени.Я молчал, уставившись в пол.— Что, не хочешь разговаривать с душителем свобод? Здорово же они тебя обработали, эти пустозвоны. Мне доносили, что ты таскаешься к каким-то диссидентам… Ну да ладно, с этим покончено.— Кто доносил? Шевчук?— Шевчук? — Он взглянул на меня и усмехнулся. — Да нет — Гарик.Почему— то мне стало полегче, что Гарик. И он это понял.— А что — Шевчук? Он ведь тебя совершенно беспардонно использовал — неужто ты до сих пор не понял? А ты его героем считал? Борцом за права человека?Он говорил в точности как Лесь. И на миг мне показалось — может, он понимает… Но я не успел ничего сказать, ни о чем спросить, потому что он продолжил:— Ведь что он такое, этот твой Шевчук, — фикция. Обман зрения.Я сказал:— Не понимаю. Он что — твой человек? Провокатор?Почему— то слово «человек» далось мне с трудом.Он встал — должно быть, кресло все-таки было неудобным, — прошелся по комнате, потом снова сел…Я вдруг понял, что он очень устал. И держался из последних сил — поскольку ему нужно было уладить еще одно дело — со мной…— О, нет… Тут игра тоньше. В конце концов, провокатора можно разоблачить. Или перевербовать. А ты сделай из ничего — убежденного диссидента. Изгоя. Вот это будет шедевр… Это ведь тоже искусство, мой милый, — высшее искусство. Найди самого способного среди них, самого амбициозного, подающего надежды, отпусти вожжи — пусть поверит в себя, пусть начнет строить планы, а потом прижми как следует… Обложи со всех сторон, не давай развернуться, цепляйся ко всему… пусть уйдет из института, пусть вылетит с работы, пусть живет в дерьме… А он гордый, а он не может смириться, а ему хочется. И начинает он рыпаться, кричать, бить себя в грудь, как это у них, у обезьянок, принято, и отовсюду его видно, хорошо видно, и рано или поздно найдется кто-то, кто захочет его использовать. А ты уже тут, ты с самого начала тут… Это мед, на который слетаются мухи.— Я не очень понимаю, старший…— Родитель.— Да. Родитель. Вы хотите сказать…— Ты…— Да… Ты хочешь сказать, что за Шевчуком все время следили, и если бы он сам не выдал эту женщину, ее все равно бы взяли.— Именно это я и хочу сказать, мой милый.— Но он ее выдал. Сам. Вам… тебе это не кажется странным?Аскольд пожал плечами.— Значит, мы его напугали чуть больше, чем намеревались, вот и все. Не думаешь же ты, что он это сделал из лояльности? Среди них нет лояльных. Запомни это раз и навсегда.— Я понял.— Ничего ты не понял. — Он снова вскочил, прошелся по комнате. — По крайней мере, сейчас. Тебе еще предстоит учиться. Все эти сводки — нужно их прочесть, чтобы действительно понять.Он помолчал, потом сказал тихим, мягким шепотом, каким признаются в любви.— Мы стоим на грани гибели. Катастрофы.— Кто — мы?— Гранды, разумеется. Мы уже не в состоянии их удерживать, обезьянок. Они тащат все у нас из-под носа — технологии, идеи, теории… все…— Ты хочешь уничтожить их?— Уничтожить? — Он покачал головой. — О, нет! Дитя мое, в том-то вся и беда, что мы не можем их уничтожить. Они осваивают технику гораздо лучше нас. Если мы хотим удержаться, — американцы-то, знаешь, как напирают, — нам потребуются их инженеры и конструкторы, их разработчики… Но это будут изолированные коллективы, мы сможем их контролировать…— Но Америка…— Они там не понимают, что играют с огнем. Да, сейчас они обгоняют нас, у них значительное стратегическое преимущество, военно-промышленный комплекс… сейчас они в силе. Но если мы пойдем на союз с Китаем, они не полезут — не рискнут… А еще несколько поколений — и обезьянки их сметут. Ты знаешь, как там выросла их численность — за последние четверть века? Со свободным доступом к антибиотикам…— Значит, все ограничения… здесь, у нас… лимиты, детская смертность — все планируется?— Детская смертность? А ты знаешь, какой был бы прирост человеческой популяции, не будь искусственных ограничителей? Да выкинь ты из головы эту демократическую чушь… Посмотри, наконец, на вещи трезво… Это грандам угрожает опасность вымирания — не людям… это их надо спасать… Ты погляди — они ж совсем голову потеряли… все перенимают у этих обезьян, сами хуже обезьян… Вон, даже ты мазней этой увлекся…Только тут я вспомнил…— Родитель… А что с Бучко? Ведь он же ничего никому плохого не сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30