Я взглянула на Костяшку. В его глазах и в усмешке была все та же мрачная серьезность. Глаза стали черные-черные, словно сильно расширились зрачки. Я хотела поблагодарить его, но слова застряли у меня в горле. Я просто кивнула, надела шлем и уехала обдумывать то, что он мне сказал.
8
Томми сочинил новую историю и поведал ее мне, когда мы вымыли посуду после обеда. Мы сидели с ним в кухне за столом, и он своими маленькими бумажными фигурками разыгрывал для меня представление. Речь шла о китайце, который упал в трещину на тротуаре за домом тетушки Хилари, провалился сквозь землю и оказался в волшебной стране, где все жители – красотки-модели или кинозвезды. И все они хотят выйти замуж за китайца, но он очень скучает по своей семье и объясняет им, что не может жениться ни на одной из них, даже на актрисе, которая получила «Оскара» за роль в фильме «Мизери», от которой Томми почему-то был без ума.
На ногах у меня возлежит старый черный Лабрадор Чаки, а на коленях свернулся Рэкси. Мэтт и Джефф так сплелись друг с другом на диване, что трудно понять, кто из них где. Оба они – помесь немецкой овчарки бог знает с кем; сначала я нашла Джеффа и второму старому псу дала имя Мэтт, так как они с первой же минуты стали неразлучны. Джимми – отчасти такса, отчасти колли, поди разберись, – распростерся своим длинным мохнатым телом перед дверью, словно коврик. Патти – почти настоящий пудель, но и в ней есть какая-то неприметная примесь, поскольку она не такая возбудимая, как все пудели. Сейчас она сидит на подоконнике, следит за проезжающими машинами и делает вид, будто она – кошка.
– Самое печальное, – рассказывает Томми, – что китаец знает: он никогда не вернется домой, но все равно останется верным своей семье.
– Откуда ты взял эту историю? – спрашиваю я Томми.
Он пожимает плечами, а потом говорит:
– Я правда очень скучаю по тебе, Мэйзи. Ну как же я могу его бросить?
Я чувствую себя настоящей свиньей. Знаю, что это не моя вина, знаю, что стараюсь сделать все, что могу, для нас всех и для нашего будущего, но мозг у Томми не очень хорошо воспринимает такие понятия, как сроки, и мои объяснения он так и не усвоил. Он просто знает, что я все время ухожу и не беру с собой ни его, ни собак.
В дверь стучат. Джимми, с трудом поднимаясь на ноги, отходит в сторону. И в кухне появляется тетушка Хилари. Она со значением смотрит на часы.
– Ты опоздаешь в школу, – говорит она. Тетушка Хилари не ворчит, она слишком хорошо меня знает.
Мне хочется сказать: «Плевала я на эту проклятую школу», но я спускаю Рэкси на пол, сгоняю со своих ног Чаки и встаю. Томми и шесть собак смотрят на меня с надеждой – вдруг мы идем гулять, и все разочарованно опускают головы, когда я беру рюкзак, набитый учебниками.
Я обнимаю и целую Томми и прощаюсь с каждой собакой. Они вроде Томми, долгий срок ничего для них не значит. Они знают только одно – я ухожу, и они не могут пойти со мной. Рэкси робко делает несколько шагов к двери, но тетушка Хилари подхватывает его на руки.
– Ну-ну, Рэкси, – говорит она, – ты же знаешь, Маргарет нужно в школу, она не может тебя взять.
Маргарет. Это та самая, кто ходит в школу и работает курьером, покидая свою семью пять дней и четыре ночи в неделю. Она – предатель.
Я – Мэйзи, но и Маргарет тоже.
Я прощаюсь, стараясь ни с кем не встретиться глазами, и направляюсь к метро. К тому времени, когда я вхожу туда, глаза у меня уже сухие. Я задерживаюсь на платформе. Когда подходит поезд, который идет в южную часть города и останавливается там, где мне следует выйти, чтобы попасть в школу, я не выхожу, а еду в центр города. И шесть кварталов иду пешком до автобусного вокзала.
Пока я стою в очереди в кассу, где продают билеты, к подошве моего ботинка прилипает шматок жевательной резинки. Я пытаюсь счистить его кусочком старой ткани, которую нашла у себя в кармане, – не очень это полезное приспособление для такой цели, – и тут парень за окошком усталым голосом говорит:
– Следующий!
«Интересно, кто ждет его дома?» – думаю я, пока приближаюсь к кассе, шаркая ногой, чтобы прилипшая к подошве резинка снова меня не застопорила.
– Сколько стоит билет? – спрашиваю я.
– Смотря куда вы едете.
У парня прилизанные, начавшие редеть волосы, зачесанные на левую сторону. Тощий молодой человек в выцветшей рубашке и в брюках, слишком мешковатых для него, старательно выполняет свою работу. Один глаз у него подергивается, и мне невольно кажется, будто кассир мне подмигивает.
– Точно, – соглашаюсь я.
Мой мозг что-то не сечет сказанное им. Ах да! Ему ведь нужно знать место назначения. Мои мысли принимаются копаться в прошлом, выискивая название места, куда я покупаю билет, и обходя при этом плохие времена, притаившиеся в моей памяти и только того и ждущие, чтобы наброситься на меня. Но проскочить их невозможно.
Вот еще одна отличительная черта обитателей улиц: удается им уйти с улицы или нет, прошлое все равно причиняет боль. Может, и настоящее тоже не блеск, но обычно оно лучше того, что было прежде. Так и со мной, так и с Ширли, и почти со всеми, кого я знаю. Стараешься жить сегодняшним днем, как те, кто постепенно проходит «Двенадцать шагов» . А вообще-то стараешься вовсе не думать.
– Роккастл, – наконец сообщаю я парню, сидящему в кассе.
Он проделывает что-то загадочное с компьютером и поднимает глаза:
– В один конец? Или обратный тоже?
– В один конец.
Он снова возится с компьютером и называет мне цену. Я расплачиваюсь и, припадая на одну ногу, покидаю автовокзал с билетом до Роккастла в кармане. Сажусь на скамейку и соскребаю резинку палочкой от мороженого, которую нашла тут же на тротуаре;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106