– Ты забываешь о прогрессе. Мои сапоги пробегают пятнадцать лье в час.

* * *

Говард с любопытством рассматривал себя в зеркало. Скоро уже два года, как он не надевал смокинга. Он придавал ему вид бывшего, ныне процветающего пирата, и шел ему гораздо больше, чем его англо-бюрократический твидовый пиджак.
Он поднял телефонную трубку.
– Говорит господин Ракози, комната 324. Можно через пять минут подогнать ко входу мою машину?
Говард за время своей карьеры нажил много врагов, и у него давно уже вошло в привычку сохранять инкогнито, куда бы он ни направлялся.
Его отец, болгарин, приехавший в США в начале первой мировой войны, сменил имя, как это, впрочем, делали многие иммигранты, становясь американскими гражданами. Его фамилия Ракози превратилась в Рея, более короткую, более "американскую". Говард, любивший забавные ситуации, часто использовал, как вымышленную, свою подлинную фамилию.
Машина уже ждала его в боковой аллее, и посыльный из гостиницы нетерпеливо притопывал ногой.
Это был отель "Ритц", и машина Рея как бы дерзко поддразнивала столь значительное место. Сапог-скороход из волшебной сказки становился здесь гротескным сабо неотесанного провинциала.
Говард протянул посыльному десятидолларовую банкноту, которую тот ошеломленно положил в карман. Как по волшебству, Говард в его глазах из деревенщины преобразился в эксцентричного помещика. По-своему он тоже верил в волшебные сказки.

* * *

Говард несколько раз мигнул фарами перед порталом из массивного дуба, который открылся автоматически.
За опереточной сторожевой будкой песчаная дорожка, обсаженная каштанами, терялась в миниатюрном лесочке.
Их машина проехала мимо десятка бунгало, слабо освещенных изнутри. Более яркий свет тихонько мерцал на крыльце одиннадцатого бунгало; Говард поехал по дороге, ведущей к гаражу, двери которого открылись также автоматически.
Симона смотрела во все глаза, изображая растерявшуюся девчонку.
Они вышли из машины и прошли по мостику, который возвышался над крошечным прудиком, заросшим лилиями. Дверь бунгало открылась сама собой.
Войдя туда, Симона замерла, пораженная видом интерьера: окна просторной гостиной-спальни выходили в садик, окруженный высокими стенами, покрытыми плющом и цветами вьющихся растений. Климатизированный воздух, приглушенное освещение. Тихо льющаяся музыка, тропические растения и экзотические рыбки. Обстановка же, напротив, была скудной: низкий стол с индийскими скатертями с каждой стороны, которые покачивались, как плоты, над мягким ковром, лежавшим на полу. В центре же был шедевр вызывающей роскоши – овальная кровать "суперкоролевского размера", в три раза превосходившая по величине обычную.
– Это и называют изысканным борделем! – присвистнула Симона, взволнованная увиденным. – Я не знала, что Джой заправляет таким изысканным заведением!
– Изысканным? Он принимает у себя самых серьезных людей во Франции!
Как раз в это время мелодично зазвонил телефон.
Говард снял трубку.
– Алло! Привет, Джо... Да, снова в делах. Хорошо, я приду. Ты мне пришлешь метрдотеля?.. Ну, Джо!
Он повернулся к Симоне:
– Он подсказал нам мысль пойти поужинать в другом месте, в сельской таверне, недалеко отсюда. Он уверяет, что там кухня лучше.
– Жаль, это местечко начинало мне нравиться, – вздохнула она, поддразнивая его.
– Ты подождешь меня? Джо не слишком любит показываться перед женщинами.
– Почему?
Вот, наконец, вещь, которой она не знала!
– У него изуродовано лицо. Его танк взорвался возле Мюнхена. Он перенес, я уж не знаю, сколько операций, но ему кажется, что ни одна из них не закончилась успешно. И тогда он начинает по новой.
Официант тихо постучал в дверь, затем вошел в комнату мягкими шагами, неся бутылку шампанского. Он умело откупорил ее, наполнил два бокала и исчез, не глядя на них, с угодливой поспешностью.
– Какая скромность! Обслуживание производится призраками, – сказала Симона, забавляясь.
– Скромность здесь – это ложь. Здесь во всех спальнях полно микрофонов и миниатюрных кинокамер.
– Возможно, нас сейчас подслушивают, – прошептала Симона.
– В данный момент опасности нет, – улыбнулся Говард. – Устройство автоматическое и включается лишь тогда, когда задергивают шторы.
– Почему шторы?
– Весьма проницательно Джо считает, что до этого люди не скрывают ничего важного.

* * *

Джо поворачивался спиной или в профиль, избегая, насколько возможно, показывать лицо своим собеседникам. Огромный, массивный, но с быстрой походкой и плоским животом, он весьма заботился о том, что у него оставалось нетронутым: о своем теле. Однако его уклончивый взгляд был взглядом человека, напуганного собственным увечьем.
Его кабинет был обклеен фотографиями голых женщин, в позах скорее акробатических, чем скабрезных. С этой стороны, он, кажется, преодолел свои комплексы. Злые языки рассказывали, что для такого рода испытаний он надевал капюшон, как палач.
– Да, она приезжала сюда с Билли Боттомуортом, писателем.
– Я думал, что это известный гомосексуалист!
– О, он должно быть, бисексуал, – сказал Джо голосом глухим, как заткнутая труба. – Обычно он приводит своих сопляков, но он не пренебрег и этой девушкой. Хочешь, чтобы я напечатал для тебя фотографии?
– Нет, спасибо. Твои фотографии стоят очень дорого и в настоящее время я в них не нуждаюсь.
– Как хочешь, – рассмеялся Джо надтреснутым, почти неслышным голосом. – Во всяком случае, она ему очень нравилась. Он читал ей стихи и называл ее единственной женщиной своей жизни.
– И разумеется, он говорил правду, – иронично заметил Говард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52