Вначале он двигался осторожно, пристально вглядываясь в пространство перед собой и стараясь идти в том направлении, откуда донесся крик. Под ногами клубились сверкающие пылинки. Больше не было ни тумана, ни дождя, ни холода, ни ветра – лишь яркое солнце, такое жгучее, что, казалось, оно вот-вот сожжет его лохмотья. По лицу Утера стекали струйки пота, и каждый шаг давался с трудом, словно все травы на его пути норовили обвиться вокруг его сапог. Чем дальше он шел, тем, казалось, шире становится остров вокруг него. Но всего этого Утер почти не замечал.
Потому что, наконец, он увидел ее.
Она сидела в тени яблони, и вокруг нее вспыхивало множество сияющих точек – отблески крыльев, такие же подвижные и непредсказуемые, как солнечные блики на воде. Он окликнул ее, и тут же все эти крошечные существа исчезли среди высокой травы.
Ллиэн была обнажена и прижимала к груди ребенка. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь густую листву, чертили на ее голубоватой коже узоры из световых пятен, которые медленно скользнули по ее спине, словно лаская, когда она обернулась к нему. Она смотрела на него улыбаясь, протянув к нему руку – и от этого жеста стало ясно различимо маленькое пухлое тельце ребенка, лежавшее на сгибе другой руки. Сердце Утера билось глухими неровными ударами, и последние несколько туазов, еще остававшихся между ним и Ллиэн, показались ему самым долгим расстоянием в его жизни. В горле у него пересохло, и он неотрывно смотрел на Ллиэн – на ее тело, на ее зеленые глаза, светящиеся каким-то неземным светом (как он мог их забыть?), на плавные изгибы ее бедер и на то маленькое существо, которое она прижимала к груди и которое иногда вскрикивало (именно эти крики он услышал раньше)… Внезапно он ощутил тяжесть меча, висевшего на поясе, и, расстегнув перевязь, отбросил его в траву. И тогда остров словно освободил его – он уже без всяких усилий пробежал расстояние в несколько локтей и упал на колени возле Ллиэн.
– Вот твоя дочь, – прошептала она.
Утер кивнул. Он не мог произнести ни слова.
– Она скоро уснет… Этой ночью была гроза, она перепугалась и почти не спала.
Солнце очерчивало ее голубоватую кожу золотистым контуром и придавало глазам ослепительный блеск. У нее появлялась все та же чудесная ямочка в уголке губ, когда она улыбалась, – совсем как раньше, когда они были вместе… Она осторожно положила дочь в колыбельку, устланную мхом, и отбросила длинные черные волосы за спину. Утер протянул руку и наконец коснулся ее.
– Мне так тебя не хватало…
Она смотрела на него, не отвечая, и в этом взгляде была такая печаль, что у него сжалось сердце.
– …Хотя ты, наверное, не знаешь, что это такое, – добавил он.
– Мой славный рыцарь…
Ллиэн встала на колени рядом с ним и обхватила его лицо ладонями. Ее улыбка была одновременно снисходительной и растроганной.
– Я люблю тебя, Утер. Я люблю тебя так, как вообще способна кого-то любить. Может быть, еще сильнее с тех пор, как появилась Рианнон…
– …Но?
– На этот раз не будет никаких «но», – сказала она, улыбаясь. – Я была не права, когда решила уйти. Это было наперекор нашей судьбе. Мы оба рождены для того, чтобы навсегда остаться вместе.
Утер склонился к ней и принялся целовать ее шею, лицо, руки, потом опустил голову ей на грудь и закрыл глаза. Сердце Ллиэн билось так же быстро, как и его собственное. Вдруг она поднялась, взяла его за руку и повела куда-то, поминутно оборачиваясь и глядя на него своими зелено-золотистыми глазами. Утеру снова показалось, что он видит мелькание множества сверкающих крошечных крыльев над головой девочки, его дочери. Как Ллиэн ее назвала? Рианнон? Разве ее зовут не Моргана?
Лиэн упала в траву и, смеясь, притянула его к себе. Они любили друг друга жадно и ненасытно, как звери, кусаясь и царапаясь, забыв обо всем, как голодные забывают обо всем, кроме пищи. Вновь обретя друг друга, они бесконечно долго не размыкали объятий. Затем они в изнеможении вытянулись в траве, прерывисто дыша и обратив глаза к небу.
Утер был поражен необычным зрелищем: несмотря на то что вокруг не было ни ветерка, облака скользили по небу очень быстро, сгущаясь и рассеиваясь, становясь из темно-серых белыми, исчезая и возникая снова и снова. Неожиданно Ллиэн поднялась, сорвала яблоко и, улегшись на грудь Утера, такаялегкая, несмотря на высокий рост, протянула ему сочный плод, в который он с наслаждением впился зубами. Потом улыбнулся.
– Что смешного?
– Нет, ничего… Яблоко, этот сад и мы вдвоем… Это мне напомнило историю об Адаме и Еве, которую рассказывал капеллан в поместье моего отца.
Улыбка Ллиэн померкла.
– Ты веришь в их бога? – спросила она.
– Ну, конечно, нет! – ответил Утер, обнимая ее. – Но здесь настоящий земной рай!
– Тогда съешь это яблоко.
– Ах да – запретный плод…
Он улыбнулся, но Ллиэн не ответила на эту улыбку. Она поднялась и выпрямилась во весь рост, прекрасная в своей наготе.
– Это не запретный плод! Это плод знания. Яблоко Авалона. Съешь его, и ты уже никогда не будешь прежним.
Утер повиновался. Но это было всего лишь яблоко – хрустящее, сочное, чуть кисловатое. Он чувствовал себя почти виноватым – ему бы так хотелось, чтобы с неба хлынул поток радужного света, а потом на землю спустился ангел и коснулся его лба… Ничего подобного не произошло. Однако Ллиэн выглядела совершенно счастливой. Она снова опустилась на колени рядом с ним и, когда он обнял ее, закрыла глаза и прижала его голову к груди.
– Отныне мы едины, – прошептала она.
И больше не было произнесено ни слова – одни лишь ласки, поцелуи, объятия, слияние тел – и пристальный, почти пугающий взгляд Ллиэн, когда она вдруг закричала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71