Антор бросил на него тревожный взгляд. Игрейна прижала к груди стиснутые кулаки, на глазах ее заблестели слезы. Стражники смотрели на Утера со смесью страха и удивления.
– Этот клинок запятнан, Антор, – сказал он, кладя руку на плечо командира стражников. – Он принесет вам несчастье…
И снова эта слепая собачья преданность в глазах…
– Пусть мне принесут Экскалибур.
Солдаты обменивались неуверенными взглядами, словно не понимая, о чем он говорит, но тут вмешалась Игрейна.
– Золотой меч, украшенный драгоценными камнями, что лежит в сундуке сира Горлуа. Ты, сходи за ним. Быстро!
Теперь королева не смотрела на Утера – она отвернулась, чтобы передать Моргаузу кормилице и набросить на себя плащ, отороченный собольим мехом, – но Утер чувствовал облегчение в её голосе. На мгновение она испугалась, что, отбросив протянутый ею меч, он отвергает ее саму – ее и трон Логра… Тогда, как и предсказывал Илльтуд, все было бы потеряно.
Илльтуд… Она вспомнила, как прошлой ночью стражники бесцеремонно увели его из этой же комнаты, и тут же повернулась к ним
– Монах. Где он?
– Госпожа, он в темнице, – ответил Антор, поднимаясь. – Сир Горлуа приказал заточить его, а остальных прогнать.
Игрейна попыталась отбросить мысль об этих несчастных, выброшенных из замка в промозглый ледяной холод, и приказала:
– Освободи его. И пусть унесут тело регента. Скажите аббату Илльтуду, что я его смиренная служанка и что я прошу его помолиться за упокой души сира Горлуа.
Все вышли, волоча по полу тело Лилиана и взвалив на плечи труп Горлуа. Игрейна и Утер остались вдвоем.
Она снова приблизилась к двери и, закрыв ее, со вздохом облегчения прислонилась спиной к толстым дубовым доскам, окованным стальными полосами. Теперь она наконец-то могла как следует рассмотреть Утера, столь непохожего сейчас на того молодого человека, о котором она некогда грезила, – с морщинами у глаз, с длинным шрамом на щеке и исходившей от него сверхъестественной силой… Он улыбнулся ей в ответ, но оставался неподвижным. И тогда Игрейна совершила нечто, на что прежде никогда не сочла бы себя способной, – она расстегнула застежку на плаще, развязала шнурок на вороте своей длинной льняной рубашки – и они поочередно соскользнули к ее ногам. Обнаженная и неподвижная, краснеющая от стыда и более бесстыдная, чем любая распутница, она позволяла Утеру любоваться всеми изгибами, округлостями и впадинками своего тела. Она тоже изменилась – это уже была не та юная девушка, почти девочка, в которую он влюбился в Лоте, а женщина, уже давшая жизнь ребенку… и отнявшая другую жизнь. Он невольно спросил себя, куда она дела свой окровавленный нож.
– Я принадлежу тебе, Утер. Я твоя королева или твоя пленница – как захочешь…
Она слегка изогнулась назад, когда ощутила прикосновение его заледеневших рук, но когда он обнял ее, прильнула к нему, забыв обо всем. Потом они взглянули друг на друга, одновременно вспомнив сладость своего первого поцелуя – так давно, еще в Лоте…
– Я хочу, чтобы ты была моей королевой, Игрейна – если и ты хочешь меня…
– Кто же тебя не захочет, Утер? – прошептала она, нежно проводя кончиком пальца вдоль шрама, тянувшегося по его щеке от уха до подбородка. – Ты – Пендрагон…
В дверь постучали, и Игрейна отстранилась от него, невинная и лукавая, потом, повернувшись спиной, снова оделась – такими медленными, дразнящими движениями, что поистине нужно было обладать магической силой, чтобы противостоять искушению. Но ведь он был Пендрагон…
В последний раз взглянув друг на друга, они отперли дверь, и комната снова наполнилась шумом и звоном оружия, но теперь это было преданное войско, впереди которого шел аббат Илльтуд – еще более изможденный и мрачный, чем когда-либо. Утер отступил в глубину комнаты и встал перед очагом. Сейчас ему снова было холодно, и он чувствовал озноб от прикосновения сырой, покрытой грязью одежды, – словно бы тепло Ллиэн мало-помалу уходило из него. Он слышал у себя за спиной перешептывания собравшихся, топот ног, шорох одежды и лязг оружия, но его сердце билось слишком сильно, чтобы он нашел в себе мужество повернуться к ним лицом. Вздрагивая от озноба, чувствуя, как горло сжимается от тревожного предчувствия, он снова думал о Дориане, о Кевине-лучнике и об остальных, кто последовал сюда за ним. Без сомнения, они все погибли в бессмысленной схватке… Все, кроме него. Его, кто готовился посвятить в рыцари одного из тех, кто рубил их мечами, – но при этом, как ни странно, не испытывал ни малейшего угрызения совести. Священный меч тоже скоро будет принадлежать ему. Цель всех его поисков, отныне утративших всякий смысл… Почему же теперь мысль о том, чтобы вернуть Экскалибур гномам, кажется ему такой нелепой? Он встряхнул головой, смущенный таким оборотом дела, и, оторвавшись от созерцания языков пламени, повернулся к толпе собравшихся, которые ждали на почтительном расстоянии.
Длинный, как жердь, монах в грубой серой рясе, мрачный, как ночь, и угрюмый, как Чистилище из его россказней, держал в руках талисман гномов, Каледвх, «Громовой удар», меч, принадлежавший некогда богу Нудду с серебряной рукой, – тот, который люди называли Экскалибур.
Золотой меч, сверкающий в полумраке комнаты драгоценными камнями, священная реликвия… Утер, избегая встречаться взглядом с Илльтудом, схватил меч за рукоять и вынул его из ножен, с долгим металлическим шорохом, заставившим всех мгновенно замолчать. Меч был тяжелым, с остро заточенным лезвием, покрытый по всей длине искусной резьбой. Несмотря на всю свою красоту, несмотря на блеск рубинов и изумрудов, украшавших рукоять и ее витую золотую ось, это было грозное оружие – оружие богов…
– На колени, мессир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71