Этот подонок словно сквозь землю провалился. Никто не видел его ни в городе, ни на ведущей из города дороге.
Боуден крепко выругался, с каждой минутой его беспокойство росло.
— Теперь он отправился за Адамом, я это точно знаю! — Он сел за стол, взял перо и бумагу и принялся писать, в то же время отдавая распоряжения Джеку:
— Надо немедленно доставить это письмо в Кампо-де-Верде Адаму Сент-Клэру и Саванне. Возьми с собой Тоби Уиллиса, пару моих лучших лошадей, только не вороных, вороные понадобятся мне, и скачи во весь опор, чтобы сам черт вас не догнал. Ждите меня в Кампо-де-Верде. Я не задержусь. Только прочешу весь город и отправлюсь вслед за вами. Может, вы не все закоулки обшарили. Я должен сам убедиться в том, что Майкейя покинул город, а не провалился сквозь землю! — Он посмотрел на Джека. Черты его лица были крупными и некрасивыми. — Помните, теперь Майкейя охотится за Адамом. Будьте осторожны, не забывайте, что Майкейя не один, с ним Джереми Чайлдерс. И ради Бога, не попадите в ловушку!
Джек кивнул, повернулся и вышел. Боуден в самом скверном расположении духа, задумавшись, смотрел на дверь, за которой исчез Джек. Боуден сделал все возможное, чтобы предупредить Адама и Саванну об опасности, но в создавшейся ситуации чувствовал себя виноватым, потому что расслабился и позволил Майкейе взять верх над собой. Впрочем, нечего ныть. Как говорится, слезами горю не поможешь. Надо найти Майкейю. Он достал свой маленький пистолет, который обычно хранил в столе, и положил в карман жилета.
— Ни минуты не сомневался в том, что когда-нибудь всажу пулю в этого мерзавца, — произнес он вслух.
Письмо Боудена Адам получил к вечеру следующего дня, и, как только прочел, лицо его омрачилось. Он, как и Боуден, проклинал себя за то, что недооценил коварства Майкейи. Ведь этот ублюдок готов наизнанку вывернуться, чтобы убить его. Сидя в выделенной ему под кабинет комнате, в задней части дома, Адам предался невеселым размышлениям. Но не опасность, исходившая от Майкейи, его тревожила, а отношения с женой. Она явно избегала его. И это не давало покоя Адаму.
Адам налил в стакан виски и, погруженный в свои думы, смотрел в окно, выходившее в сад. Он надеялся, что, когда они вернутся в Кампо-де-Верде, пережитое горе их сблизит и он сможет наконец открыть ей свое сердце и, в свою очередь, услышит от нее слова любви. Но к несчастью, этого не случилось. Чем ближе они подъезжали к Кампо-де-Верде, тем все больше она от него отдалялась. Как ни странно, в Новом Орлеане все было по-другому. Адаму казалось, что она полюбила его.
Нельзя сказать, чтобы Саванна относилась к нему с неприязнью, но она была равнодушна и подчеркнуто вежлива. Всякий раз, как он хотел к ней приблизиться, натыкался на воздвигнутый ею барьер. Она пряталась, стараясь не попадаться ему на глаза. Так относятся к назойливому гостю, какому-нибудь проклятому чужаку.
К такому выводу пришел Адам и впадал в бешенство, когда Саванна холодно улыбалась ему, вежливо отвечала на заданный вопрос или что-нибудь поясняла. Адам не знал, на ком выместить свою досаду, ему некому было излить душу. Порой он едва сдерживался, чтобы не сжать ее в объятиях, не зацеловать, не спросить, почему она так холодна с ним. Но, помня о том, что ей пришлось пережить, он не мог себе такого позволить.
Еще по дороге в Кампо-де-Верде Адам заметил, что Саванна никогда еще не была такой тихой и молчаливой, и отнес это на счет печальных событий последнего времени. Видимо, по той же причине она, рыдая, бросилась к матери, и Элизабет увела ее в свою спальню, предназначенную теперь для молодоженов. Желание излить матери душу было вполне естественным, и Адам деликатно удалился, чтобы не мешать им.
Не возражал он и тогда, когда Элизабет, запинаясь от волнения, предложила ему спать в соседней комнате, а не вместе с Саванной, и даже счел это разумным, хотя с трудом скрыл досаду. Ведь в Новом Орлеане они спали вместе, и он поистине блаженствовал. Но даже когда Саванна окончательно выздоровела, дверь, соединявшая их комнаты, оставалась запертой. И это было для Адама настоящим ударом.
Он все чаще и чаще хмурился, в синих глазах появился холодный, металлический блеск. Неужели она думает, что он, как животное, бросится на нее и потребует исполнения супружеских обязанностей, как только окажется рядом? Горькая улыбка скользнула по его губам. А разве не этого он страстно желал, представляя ее соблазнительное, нежное, как шелк, тело, скрывавшееся под роскошными платьями, которые она носила все эти дни? Стоило ему вообразить, что они занимаются любовью, как он пришел в необычайное возбуждение и с досадой отвернулся от окна. Сейчас Адаму было не до созерцания красот природы. Раздраженный, он пытался справиться с нахлынувшей на него волной желания, причинявшего ему почти физическую боль. И все же он не терял надежды, что Саванна в конце концов образумится и откроет эту проклятую дверь.
В то же время Адам не мог не понимать, что дело не столько в запертой двери, сколько в самой Саванне. Неспроста же она избегает его, равно как и разговоров об их будущем. Стоит ему упомянуть о переезде в Белл-Виста, как она тотчас же, все с той же вежливой улыбкой, меняет тему разговора, видимо, не собираясь покидать Кампо-де-Верде, по крайней мере в ближайшее время. Надо выбить эту чертову дверь и ласкать Саванну до тех пор, пока она снова не захочет его. Или привязать ее к седлу и насильно увезти из мамочкиного дома. Казалось, Саванна ни на шаг не отходила от матери, а та, в свою очередь, следовала за дочерью по пятам. Адам любил свою тещу, но охотно отправил бы ее в преисподнюю, чтобы хоть несколько минут побыть с Саванной наедине, что ни разу ему не удалось с момента их приезда в Кампо-де-Верде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111