Мы миновали соседний дом, проплыли над нашими затопленными сараями и службами. Но как только мы очутились на углу улицы, у нас вырвался крик. Течение снова нас подхватило и понесло к нашему дому. Нас несло с головокружительной быстротой, кружило, словно листок па воде, и вдруг крик замер у нас в горле — плот со страшной силой ударился о край черепичной крыши — и разбился. Завертелись в водовороте доски, нас сбросило в воду. Не знаю, что было потом. Помню только, что, падая, увидел в воде тетю Агату, — вздувшееся пузырем широкое платье еще держало ее на поверхности потока, но запрокинувшаяся голова уже затонула, и тело покорно погружалось в пучину.
Я очнулся от острой боли и открыл глаза, — это Пьер втащил меня за волосы на край нашей кровли. Я лежал и глядел в каком-то отупении. Пьер снова погрузился в воду. Голова у меня кружилась, я был как в дурмане, и вдруг с удивлением увидел Гаспара на том месте, где только что был мой брат: Гаспар нес на руках Веронику. Положив ее рядом со мной, он прыгнул в воду и вытащил Марию, бледную, с восковым лицом, вытянувшуюся и неподвижную, — она мне показалась мертвой. Гаспар снова кинулся в воду, но на этот раз он искал напрасно. Рядом с ним плыл Пьер. Они разговаривали между собой, давали друг другу указания, которых я не понимал. Как только они, измученные, поднялись опять на крышу, я закричал:
— А где тетя Агата? Где Жак? Где Роза?
Они поникли головой. Крупные слезы покатились у них из глаз. По нескольким словам я понял, что Жаку шестом проломило голову. Роза кинулась на труп своего мужа, и их унесло обоих. Тело тети Агаты все не всплывало. Мы думали, что течением его занесло через открытое окно в наш дом.
Приподнявшись, я смотрел на ту крышу, где еще несколько минут назад стояла Эмэ. Но вода все подымалась. Эмэ больше уже не выла. Я видел только две ее поднятые руки, она держала детей над водой. Затем все исчезло. Водная пелена сомкнулась, и на ней заиграл ровный свет луны.
V
Нас осталось только пятеро. Вода не залила лишь узкую полоску кровли, у самого конька. Одну из дымовых труб снесло. Вероника и Мария были в обмороке, нам пришлось приподнять их и держать почти в стоячем положении, — вода уже подбиралась к их ногам. Наконец они пришли в сознание; и, видя, как они промокли, дрожат, снова слыша их крики: «Не хочу умирать», — мы пришли в отчаяние. Мы успокаивали их, как малых детей, говорили, что они не умрут, что мы не дадим им умереть. Но они нам больше не верили, они хорошо знали, что скоро умрут. И всякий раз слово «умереть» звучало похоронным звоном, в смертельной тоске женщины жались друг к другу, от холода и страха у них стучали зубы.
Близился конец. Деревня была разрушена, затоплена, лишь кое-где виднелись обломки стен. Над водой вздымалась только уцелевшая колокольня, и лишь оттуда по-прежнему доносился гул человеческих голосов, — люди были там в безопасности. Вдали ревел стремительный поток. Мы больше не слыхали даже шума обвалов, похожих по звуку на грохот опрокидываемых телег с булыжником. Мы были одиноки, беспомощны, заброшенны, как на судне, потерпевшем крушение в океане, за тысячи лье от суши.
На один миг показалось, что мы слышим всплеск весел по воде, взмахи спокойные и размеренные, все более и более отчетливые. Ах! Какая музыка, вселявшая надежду! Как все мы напряглись, вопрошая пространство! Мы всматривались, затаив дыхание, но ничего не увидели. Желтая пелена с пятнами черных теней ширилась; но ничто живое не шевелилось, — эти черные тени были всего лишь верхушками затопленных деревьев и развалинами стен. Обломки, кусты, пустые бочки — вот что приняли мы за спасательные лодки; мы радостно размахивали платками, пока не убедились в своем заблуждении; и снова мы впали в тоску и отчаяние; и все время до нас доносился какой-то мерный шум, но мы не могли уловить, откуда он идет.
— Лодка! Я ее вижу! — крикнул вдруг Гаспар. — Глядите! Вон там плывет большая лодка!
И он указал рукой на отдаленную точку. Я ничего не видел, Пьер тоже. Но Гаспар упрямо твердил, что это лодка, — он ясно ее видит. Мы уже отчетливо слышали удары весел. А потом увидели и лодку. Она медленно скользила по воде; нам казалось, что она кружит около нас, не приближаясь. Мне вспоминается, что в эту минуту мы точно обезумели. Мы с яростью подымали руки и кричали до потери голоса. Мы поносили тех, кто был в лодке, и называли их трусами. А с лодки никто не отзывался; черная, безмолвная, она поворачивалась все медленнее. Действительно ли это была лодка? Я и до сих пор не знаю. С той минуты, как мы перестали ее видеть и подумали, что она скрылась вдали, угасла последняя наша надежда.
Теперь каждый миг мы ждали, что дом развалится и мы пойдем ко дну вместе с ним. Вода уже подмыла его, он держался, наверно, только прочностью какой-нибудь из толстых стен, а как только она обвалится, рухнет и весь дом. Но больше всего я дрожал от страха, когда чувствовал, как под нашей тяжестью прогибается крыша. Возможно, что дом мог бы продержаться всю ночь, — лишь скатывались черепицы, когда их раскалывали и сбивали проплывавшие бревна. Мы укрылись на левой стороне, на еще прочных стропилах. Но и эти стропила, казалось, начали поддаваться. Несомненно, они провалятся, если пять человек, сбившихся в кучу, останутся па этом маленьком пространстве.
Вот уже несколько минут, как мой брат Пьер машинально теребил трубку, зажав ее в зубах. Старый солдат хмурил брови и что-то бормотал. Непрестанно возраставшая опасность, против которой все его мужество было бессильно, начинала его раздражать и выводить из терпения. Два или три раза он плюнул в воду со злобным и презрительным видом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152