Матиуш закусил губы. Сердце у него колотилось, в голове теснились разные мысли.
– Благодарю вас, королева. Вы очень добры ко мне, и я не хочу платить вам черной неблагодарностью. А если я соглашусь, у вас будут неприятности.
– Почему?
– Я убегу. Все равно убегу. Пусть они меня получше стерегут, так им и скажите.
Тюремный колокол пробил снова.
Подавив волнение, Матиуш спокойно договорил:
– Ваше величество, в тюрьме я волен распоряжаться собой: ведь права защищаться у меня никто не отнимет. А если я соглашусь стать вашим сыном, то навсегда лишусь свободы.
Тюремный колокол пробил в третий раз. И королева удалилась.
«Бежать!»
Как это ему раньше не приходило в голову! Иногда он, правда, думал о побеге, но его тут же одолевали сомнения: удастся ли, куда бежать и зачем? И только теперь, когда королева предложила ему то, что было бы пределом мечтаний для любого узника, он решил окончательно и бесповоротно: бежать!
Сомнения покинули его. Теперь – прощай, скука! Теперь некогда будет каждую минуту смотреть на часы. Теперь работы хватит: надо обследовать сад, прощупать каждый выступ стены, учесть каждое деревце. И до мельчайших подробностей обдумать, что делать, когда он окажется на свободе. Во что переодеться, что взять с собой в дорогу, где достать веревку, без которой никак не обойтись.
Матиуш не заметил, как наступил вечер, зажегся свет и запела канарейка. Он подошел к клетке. Птичка в испуге замолкла, но потом запела еще громче.
Тут взгляд мальчика упал на фотографию матери:
«Дорогая мамочка, Кампанелла хотела отнять у тебя сына. Трон у меня отняли, а теперь хотели отнять и тебя. Но не выйдет. Я не оставлю тебя. Мы вместе убежим из тюрьмы.»
И вынув фотографию матери из дорогой, выложенной жемчугом рамки, он спрятал ее в боковой карман:
«Тебе здесь лучше, правда, мамочка?»
Канарейка распевала самозабвенно.

IV

Когда короли собрались на последнее заседание, Кампанелла смело выступила в защиту Матиуша.
– Ваши величества, не подписывайте эту бумагу! Матиуш – ребенок, с ним нельзя поступать, как с Наполеоном и вообще как со взрослым. Он очень добрый и впечатлительный…
– Ну, пошла… – шепнул Молодой король на ухо Бум-Друму.
– Видели бы вы, как он обрадовался канарейке! Как кормил ее, менял воду… Дети легкомысленны и многого не понимают…
Кампанелла видела перед собой недовольные, скучающие лица. Короли зевали, закуривали, вздыхали. Но Кампанеллу это не смущало. Она говорила, говорила, пока старикашка Альфонс Бородатый не заснул в кресле, а бледнолицый Митра Бенгальский не принял порошок от головной боли.
– Отдайте мне Матиуша, – сказала она под конец.
– Давайте проголосуем, – предложил кто-то.
– Хорошо, – согласились все.
– Минуточку, я совсем забыла… – умоляющим тоном сказала Кампанелла.
– Устроим перерыв, – предложил король Орест.
– Да, да. Надо выпить чаю.
– И поужинать.
Кампанелла угощала королей самыми лучшими винами и ликерами. И у каждого справлялась, какое кушанье любит он больше всего. А лакеи разъезжали на велосипедах по всему городу и привозили из самых дорогих ресторанов самые редкие кушанья. Кампанелла угощала гостей сигарами, фруктами, мороженым всех сортов: сливочным, ванильным, малиновым… Чего-чего только не было на столах: и торты, и мед, и шербет турецкий, и орехи в сахаре, ириски, пряники, швейцарский сыр, английский портер…
– Пожалуй, не было только одеколона и клопомора, – съязвил на другой день известный шутник, король Миндаль Ангорский.
Голосование пришлось отложить. Ведь королям никто не запрещает есть и пить сколько хочется. И на этот раз они объелись и перепились.
На другой день стало известно, что голосование состоится не во дворце Кампанеллы, а в живописной рыбацкой деревушке. И королева поняла: значит, они не согласны. По правилам хорошего тона не полагается отказывать в просьбе хозяйке дома…
Предчувствие не обмануло королеву.
– Четыре голоса «за», двенадцать «против».
Итак, судьба Матиуша решена: его ссылают на необитаемый остров.
– Пожалуйста, подпишите приговор.
Кампанелла расписалась последней и уехала, ни с кем не простившись.
«Надо во что бы то ни стало спасти несчастного ребенка», – решила она про себя.
А Матиуш не терял даром времени и всерьез готовился к побегу.
Он ставил клетку с канарейкой возле старой, увитой диким виноградом стены и делал вид, будто играет в Робинзона. Петрушка был Пятницей, канарейка – попугаем. Ежедневно, как Робинзон, Матиуш делал зарубки на коре дерева.
Видя, что маленький узник успокоился и увлекся игрой, стража перестала так строго следить за ним. Когда Матиуш гулял в тюремном дворе, они ходили за ним по пятам, потому что туда выходило окно канцелярии и начальник не спускал с них глаз. В саду же часовые делали что хотели. Чесать языки куда приятней, чем молча шагать с винтовками.
Матиуш заметил: один кирпич в стене шатается. И принялся за дело – раскачивает его вправо, влево; известка осыпается, крошится, но со стороны ничего не видно: дикий виноград заслоняет. Расшатав как следует один кирпич, Матиуш взялся за другой. Он работал вовсю. Пальцы у него были в ссадинах, ногти сорваны, но что боль, когда дело идет о свободе. До обеда покончил с четырьмя кирпичами, после обеда – еще с двумя.
«Если ничего не помешает, через три дня буду на свободе».
Вынуть кирпичи – полдела, а вот куда их девать? Бродит Матиуш по саду в поисках лопаты.
– Ты почему в Робинзона не играешь? – спрашивает его начальник стражи.
Солдаты говорили ему «ты», «Матиуш». Но он не обижался: прежняя гордость бесследно исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8