Но я терпеливый. Я говорю: - Горела керосиновая лавка. - Почему?
- Потому что у тебя нос сопливый. Пойди утрись! Она застыдилась и отошла. Мне ее жалко. Зачем я так грубо сказал? Уже второй раз сегодня: утром Манеку, а теперь ей. Я говорю:
- Пойди сюда, расскажу,
А она уже ушла. Наверное, обиделась. И я снова читаю задачу, пото-му что завтра первый урок арифметика. А Ирена снова здесь:
- Я уже нос вытерла. Я ничего не отвечаю.
Она стоит и говорит тихо-тихо, будто сама себе: - У меня теперь чистый нос. И штанишек не видно. Покорно так, боится, что я рассержусь.
Ну что? Пожалуй, придется ей рассказать? И я рассказываю. Она, конечно, ничего не понимает. Про все спрашивает: "Почему?" Почему вода, почему шланги, почему пожарники, какой бензин, живой ли, большой ли?
Маленькая, не понимает. Я ведь тоже ничего не знал. - Погоди, я тебе сейчас нарисую.
Нарисовал пожарного в каске, шланг,- все ей объяснил. Если бы не мы, эти малыши ничего бы не знали. Они все узнают от нас. Мы - от старших, а они - от нас. Я не знаю, что еще сказать, и говорю:
- Повтори!
- В лавке загорелась вода. Приехала полиция и разгоняла. И был огонь, и был пожар.
Она думает, что огонь и пожар это разные вещи.
- Пожар сделался от огня.
И опять у нее под носом мокро, но я уже ничего не говорю. Пускай. Все равно задачи не сделаю. Стал учить вслух стихи, а Ирена слушала.
Вернулась мама, и я пошел во двор на каток: там большую такую площадку ребята ногами раскатали. Я уже умею кружиться и ездить задом наперед. Хочу научиться приседать на одной ноге. Четыре раза упал. Ушибся немного.
Когда я ложился спать, мне было грустно...
Еще тоскливее, чем когда был взрослым.
Тоска и одиночество, и жажда приключений...
Лучше бы родиться в жарких странах, где есть львы, людоеды и финики...
Почему люди всегда живут так скученно? Столько на св-ете пустого места, а в городе тесно...
Эх, пожить бы среди эскимосов, или с неграми, или с индейцами...
Как красив, должно быть, пожар в степи...
Или хотя бы сад у каждого был перед домом! Посадили бы цветы на клумбах, поливали бы...
И опять я думаю о Пятнашке.
Что я скажу Бончкевичу?
Потому что мне уже даже и расхотелось щенка брать. Возня с ним. Еще разозлюсь на него и побью. И станет жалта. И дворник его отовсюду будет гонять, и ребята во дворе. Слишком большая ответственность заботиться о живом существе.
Если Бончкевич хочет, пусть оставляет его у себя,
Любовь
У нас были гости. Мама надела платье, которое изъели столь. Но было незаметно, потому что тетя хорошо переделала. Били именины, и все танцевали. Началось все вечером, а когда кончилось, я не знаю, потому что я спал у Кароля.
И была Марыня из Вильно. И я с ней танцевал. Это дядя Петр велел мне танцевать. А я совсем не хотел. А дядя Петр сказал:
- Так вот катай ты кавалер! Барышня к тебе из Вильно приехала, а ты с ней танцевать не хочешь?
Я смутился и убежал на лестницу. Как можно так говорить? Разве она ко мне приехала? Может быть, ей это неприятно. Но дядя поймал меня и поднял к потолку, а я вырываюсь и ногами в воздухе болтаю. Дядя даже запыхался, а все не отпускает. Я страшно разозлился, потому что сконфузился еще больше. А он поставил меня на пол и говорят:
- Танцуй!
И отец говорит:
- Ну, не будь размазней, танцуй, она ведъ гостья!
Из Вильно.
Я стою и не знаю, что делать, потому что мне хочется убежать. И боюсь, что дядя опять меня сцапает и начнет тормошить. Поэтому я только незаметно поправляю куртку, смотрю, не отстегнулась ли пуговица, не порвалось ли где-нибудь.
А Марыня посмотрела на меня и говорит:
- Ты не стесняйся, я тоже не очень-то умею.
И первая подходит. И берет меня за руку. А у нее голубая лента,большущий такой бант сбоку завязан.
- Ну, пойдем попробуем.
Я взглянул со злостью на дядю, а он смеется. И все расступились, только мы вдвоем стоим. И отец. Я знаю, что если не послушаюсь, то отец рассердится, а может, и спать погонит. Ничего мне не оставалось делать.
Я стал с ней кружиться. В голове у меня шумит, потому что поздно И Я пил пиво. Я ей говорю:
- Ну, хватит. А они кричат:
- Еще!
Мне жарко, а они спектакль себе устроила. А она не перестает, и я уже танцую по-настоащему, под музыку, в такт.
Не знаю, долго ли это продолжалось. Наконец Марыня говорит:
- Ну, хватит, я вижу, что тебе не хочется. Я говорю:
- Почему не хочется, просто у меня голова закружилась. А она:
- Я могу танцевать всю ночь.
Потом взрослые танцевать начали, а мы стоим около двери - Ма-рыня и я.
Она говорит:
- Варшава очень красивая. Я отвечаю:
- Вильно тоже. Марыня спрашивает:
- А ты был в Вильно?
- Нет, нам только в школе учительница рассказывала. Она, Марыня, приехала в Варшаву просто так и потом опять уедет в Вильно. Может, с неделю побудет.
- Надолго приехали?
- Кто?
- Ну, вы... с этой тетей... с твоей мамой?
- Нет, всего на недельку.
Ездят туда по железной дороге, ночью. Я еще никогда ночью не ездил во железной дороге. -Я бы хотела,- говорит она,- всегда жить в Варшаве.
- А я - в Вильно.
Я это только так сказал, что, мол, Вильно тоже красивый город. А Марыня стала перечислять улицы в Вильно, а я перечислял улицы в Варшаве. Потом разные памятники и достопримечательности.
Она говорит:
- Приезжай когда-нибудь, я тебе все покажу. Я так глупо сказал:
- Ладно!
Как будто это от меня зависит.
Подошел Кароль, и мы заговорили о школе. Какие там учительницы - какие здесь, какие там книжки - какие здесь.
Было очень хорошо. Но дядя Петр уже приметил, что мы не танцуем, поэтому я поскорее отошел, чтобы он опять не привязался.
Потом Марыне велели петь. Она ничуть даже не смутилась. Когдл она поет, она поднимает глаза кверху, словно смотрит на небо, и улыбается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38