– Что странно?– Ведь вроде она должна была там быть одна, – задумчиво сказал Баркер. – Потому что, как я уже говорил, сэр, все остальные были внизу, да и позже, когда я принес им грог, они сидели в гостиной в полном сборе. Но, когда я стучался к мисс Оринкорт, сэр, мне, ей-богу, послышалось, что она смеется. III Когда Баркер ушел, Фокс шумно вздохнул, надел очки и вопросительно посмотрел на голый конец свисавшего над кроватью шнура.– Да, Фоксик, совершенно верно, – кивнул Родерик и подошел к туалетному столику. – А это, конечно, главная героиня.На столике стояла большая фотография Сони Оринкорт. Фокс подошел ближе.– Очень мила, – сказал он. – Как-то даже забавно, мистер Аллен. Фотографии таких красоток молодые парни наклеивают на стенки. Есть специальное выражение – «настенные девочки». И она именно такая – зубки, глазки, волосы, все прочее. Да, типичная «настенная девочка», с той только разницей, что в серебряной рамке. Очень мила.Родерик выдвинул верхний левый ящик.– Операция номер один, – прокомментировал Фокс. Надев на руку перчатку, Родерик осторожно вынул из ящика деревянный наконечник, формой похожий на грушу.– Вот так всегда, – сказал он. – И тебе перчатки, и тысяча предосторожностей, а потом выясняется, что никому это не нужно. Итак. – Он вывинтил кнопку и посмотрел в отверстие. – Взгляните, Фокс. Посмотрите на оба контакта. Ничего не сломано. Левый крепежный винт и шайба закручены плотно. Никаких обрывков проволоки в зазоре нет. А правое крепление ослаблено, зазор большой. Лупа у вас при себе? Проверьте-ка шнур еще раз.Фокс вынул из кармана лупу и вернулся к кровати.– Одна проволока совершенно цела, – сообщил он. – Конец не обломан, не блестит, даже, наоборот, потемнел от времени. А вот вторая проволока – совсем другое дело. У нее конец оцарапан, как будто его сквозь что-то протащили. Должно быть, так и случилось. Сэр Генри повис на шнуре всем весом, и оба конца выскочили из креплений.– В таком случае интересно, почему одно крепление затянуто так туго и почему блестит только один конец? Мы этот наконечник оставим у себя, Фокс.Завернув деревянную грушу в носовой платок, он положил ее в карман. Дверь спальни вдруг открылась, и в комнату вошла Соня Оринкорт. IV Она была вся в черном, но броскость ее туалета плохо вязалась с трауром. Отливающая глянцем густая челка, светлые волосы до плеч, голубые веки, роскошные ресницы, гладкая, шелковистая кожа – Соня была ослепительна. Аграф, браслет, серьги – все из бриллиантов. Войдя в комнату, она остановилась.– Простите за вторжение. Вы, кажется, из полиции?– Совершенно верно, – кивнул Родерик. – А вы – мисс Оринкорт?– Угадали.– Здравствуйте. Это инспектор Фокс.– Слушайте, вы! – Мисс Оринкорт двинулась к ним походкой профессиональной манекенщицы. – Я хочу знать, что они тут затеяли, эти сморчки! Я не хуже других, и у меня тоже есть права. Не так, что ли?– Без сомнения.– Спасибо. Вы очень любезны. Заодно, может, скажете, кто вас звал в комнату моего покойного жениха и чего вы тут делаете?– Нас пригласила семья покойного, мы выполняем свою работу.– Работу?! – гневно переспросила она. – Что ж это за работа такая? Можете не отвечать. И так ясно. Они хотят меня подставить. Правильно? Хотят мне что-то пришить. Но что? Я желаю знать. Ну, говорите. Что они мне шьют?– Сначала скажите, как вы узнали, что мы здесь, и почему вы решили, что мы из полиции?Она села на кровать, оперлась на локти и откинула голову – ее длинные волосы вертикально повисли в воздухе. За спиной у нее малиновым фоном расстилалось покрывало. Родерик недоумевал, чего ради она стремилась пробиться в актрисы, когда стольким фотохудожникам нужны модели. Соня небрежно посмотрела на ноги Фокса.– Почему я решила, что вы из полиции? Потому что на вас это написано! Сами поглядите, какие у вашего дружка ботиночки.– Не у дружка, а у коллеги, – перехватив взгляд Фокса, процедил Родерик.Фокс откашлялся.– Э-э… touche Спокойно (франц.).

, – осторожно сказал он. – Такую остроглазую девушку не провести, сэр.– Ну, говорите же! – потребовала мисс Оринкорт. – Какого черта они вас вызвали? Хотят доказать, что с завещанием кто-то намухлевал? Или что? Чего вы тут обнюхиваете вещи моего покойного жениха? Выкладывайте!– Боюсь, вы все не так поняли, – сказал Родерик. – Здесь задаем вопросы мы, это часть нашей работы. И раз уж вы сюда пожаловали, мисс Оринкорт, то, может быть, соизволите ответить на пару вопросов?Она посмотрела на него, и он подумал, что такой взгляд бывает у животных или у совершенно не контролирующих себя детей. Казалось, она должна была объясняться не словами, а примитивными звуками. И он каждый раз внутренне вздрагивал, слыша ее подкрашенный бронхиальной хрипотцой голос с типичными интонациями кокни, ее словечки и обороты, при всей своей самобытности вызывавшие ощущение чего-то искусственного, как будто она намеренно отказалась от родного диалекта и говорила фразами, надерганными из фильмов.– Ой, а гонору-то! Сдохнуть можно. Ну, и чего же вы хотите узнать?– Например, все, что относится к завещанию.– С завещанием полный порядок, – быстро сказала она. – Можете здесь все хоть вверх дном перевернуть. Хоть на уши встаньте. Другого завещания все равно не найдете. Я знаю, что говорю.– Откуда такая уверенность?Она отодвинулась на кровати назад и полулегла.– Пожалуйста, могу сказать. Когда я последний раз сюда приходила, в ту самую ночь, мой жених сам показал мне это завещание. Он вызывал старикашку Ретисбона и подписал документ в присутствии двух свидетелей. Он показал мне свою подпись. Еще даже чернила не просохли. А прежнее завещание он сжег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100