Некоторые группируются вокруг дискредитировавших себя приверженцев колониализма, другие просто безумно ненавидят твой цвет кожи. Есть там и люди, которые действительно пострадали, и ненависть которых обрела чудовищную силу. Ты сам об этом вспоминал. Они есть, и их немало; сейчас они организовались и готовы действовать.
— А я их не боюсь, — заявил Бумер со спокойствием, которое могло довести до белого каления. — Не боюсь, я говорю совершенно серьёзно. Никогда не испытывал ни малейших следов страха.
— Я не разделяю твоих представлений о собственной неуязвимости, — фыркнул Аллен. — На твоём месте я бы изрядно перетрусил. — Ему пришло в голову, что они уж слишком отклонились от протокола. — Ладно. Положим, ты не боишься; но сам же говорил, какие тяжкие последствия постигли бы вашу страну после твоей гибели. Эти «пожары страшные, волнения и смуты» не заставят себя ждать. Тебе следует думать о своём народе и быть настороже.
— Дорогой друг, ты меня не понимаешь! Меня не убьют! Я это знаю, просто нутром чую. Мне просто не суждено умереть насильственной смертью.
Аллен раскрыл было рот, но тут же снова сжал губы.
— Это так просто, — повторил Бумер, триумфально выпячивая грудь, — понимаешь?
— Ты полагаешь, — осторожно спросил Аллен, — что пуля на Мартинике, копьё где-то в нгомбванской глубинке и ещe два-три давних выстрела, направленных в тебя, были обречены миновать цель?
— В этом уверен не только я, в этом убеждён весь мой народ. Это одна из причин, почему меня опять единогласно выбрали главой государства.
Бумер вытянул крупную, прекрасной формы руку, и положил еe Аллену на колено.
— Ты был и остаёшься моим добрым другом, — сказал он. — У Дэвидсона мы были весьма близки. Остались мы близки и когда я выбрал право и стал обедать в Темпле. Мы близки до сих пор. Но вещи, о которых мы говорим, касаются моего цвета кожи и моей расы. Я чёрный. Прошу тебя, не пытайся меня понять; старайся принимать меня таким, как есть, мой дорогой Рори.
Единственное, что мог ответить на эту просьбу Аллен:
— Это не так просто.
— Почему?
— Если я скажу, что боюсь за тебя, это будет значить, что я тебя не понимаю, то есть именно то, чего ты не хочешь слышать. Тогда мне придётся вернуться к роли твердолобого полицейского, которому выпала нелёгкая миссия. Я не состою в Особом отделе, но мои коллеги попросили сделать все, что смогу. Подумай, их работа высокоспециализирована и очень нелегка, но будет ещe вдвое тяжелее, если ты откажешься с ними сотрудничать. Если, например, по пути на какой-нибудь приём сменишь маршрут, или ни кому не говоря ни слова отправишься на прогулку по Кенсингтон Гарденс. Говорю тебе это откровенно и прямо, как есть: если тебя убьют, кое-кому в Особом отделе это выйдет боком, весь отдел получит плохую репутацию в самых высоких кругах, а вековая репутация Англии как страны, где не бывает политических убийств, рухнет. Как видишь, я говорю не только про полицию.
— Полиция должна служить людям, — начал Бумер и вдруг запнулся.
— Ты хочешь сказать, что мы должны знать известные границы? — вежливо спросил Аллен.
Бумер заходил по комнате. Аллен встал.
— У тебя удивительный талант подсунуть человеку слова, которые тот вовсе не хотел говорить, — возмущался Бумер. — Я это заметил ещe в добрые старые времена у Дэвидсона.
— Должно быть, я был невыносимым типом, — заметил Аллен. Школа Дэвидсона уже начинала действовать ему на нервы, и вдруг оказалось, что больше говорить не о чем. — Я отнял у вашего превосходительства слишком много времени. Простите меня. — Умолкнув, он стал ждать, когда с ним распрощаются.
Бумер грустно взглянул на него.
— Но мы же обедаем вместе, — сказал он. — Мы договорились. Все уже устроено.
— Благодарю вас за любезность, ваше превосходительство, но сейчас только одиннадцать часов. Мне пока где-то подождать?
Он запнулся. В налитых кровью глазах сверкнули слезы. Бумер с неимоверным достоинством заявил:
— Ты меня огорчаешь.
— Сожалею.
— Я был так рад, что ты приехал. А теперь все пошло к черту и ты мне говоришь «ваше превосходительство».
У Аллена дрогнули уголки губ, но одновременно он ощутил нечто совершенно иное — сочувствие. Он понимал, что совершенно не прав. Президент Нгомбваны отнюдь не был невинным ребёнком. Это жестокий, могучий, а когда нужно — и безжалостный диктатор: правда, нужно добавить, что не забывший друзей. К тому же исключительно восприимчивый." — И смешной, подумал Аллен, силясь погасить улыбку. — Просто с ума сойти, при всем при этом ещe и смешной!"
— А! — тут же воскликнул президент. — Ты смеёшься! Мой дорогой Рори, ты смеёшься, — и сам бурно расхохотался во весь голос. — Это уже чересчур! Понимаю, очень смешно! О чем собственно речь? Ни о чем! Послушай: я буду хорошим мальчиком. Буду хорошо себя вести. Скажи своим приятелям из Особого отдела, что я не убегу, пока они не попрячутся за олеандрами и не переоденутся модистками. Ну что, ты доволен?
— Я просто очарован, — сказал Аллен. — Если ты серьёзно.
— Ну разумеется. Увидишь. Я буду воплощением приличий. Повсюду, — добавил он, — где ответственность будет лежать на них. То есть на территории Соединённого Королевства. Идёт?
— Идёт.
— И больше мне не говори «превосходительство». Ладно? По крайней мере не тогда, когда мы будем tete-a-tete, — добавил Бумер, не моргнув глазом. — Как сейчас.
— Как сейчас — идёт, — согласился Аллен и они энергично ударили по рукам.
Час, оставшийся до обеда с президентом, Аллен решил провести в поездке по городу. Потом в зале вновь появился элегантный адьютант. На обратном пути Аллен разглядывал сквозь французские окна сад, ослеплявший огненно-красными цветами, среди которых живописно били несколько фонтанов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73