ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
– Прошу, – согласился Ольшанский.
И тогда Ирина обвела взглядом комнату, отыскивая меня, и, найдя, сказала:
– Лида, расскажи товарищу.
– Так вот, товарищ Лида, – прервал Ольшанский Ирину, поворачиваясь ко мне, – вы рассказывайте мне так, будто я зулус и ничего не понимаю.
Наши глаза встретились. Я стояла улыбаясь и смотрела прямо на него. Ольшанский немного отступил, на лице его появилась растерянная, недоумевающая улыбка, потом он сделал ко мне два неуверенных, робких шага.
– Простите… Мне кажется…
– Ничего вам не кажется, – весело ответила я, – все это так и есть на самом деле.
Тогда он подбежал ко мне, схватил за руки и стал трясти их, повторяя:
– Ладога? Правда? Ладога? Ведь это вы? Ну конечно, вы!.. Вот так встреча! Ах, чёрт возьми, вот так встреча!
Я увела его в соседнюю комнату.
– Как же все это? – бормотал он по дороге. – Нет, вот подумайте, как же всё это произошло?. Как вы попали сюда?
– Я могла бы задать вам такой же вопрос.
– Ну, какое сравнение! – ответил Ольшанский. – Я корреспондент, я Фигаро, то здесь, то там. А вот вы…
– Ая всё время здесь. А «там» не бываю, – рассмеялась я. – Помню, помню, – как бы про себя говорил Ольшанский, – в машине ехали… Вы меня тогда… – Он вдруг осёкся и покраснел.
Мне было странно видеть Ольшанского краснеющим, словно девушка. Я поняла причину и решила ещё больше подзадорить его:
– Да, да, а потом в «Астории»… Помните, я номер открыла шпилькой…
– А-а, – облегчённо протянул Ольшанский, словно освобождаясь от каких-то сомнений. – Ну как, встретили?
– Да, – ответила, – но только вчера.
– Что? – удивлённо переспросил он, проведя рукой по глазам. – Что за фантасмагория?
– Да нет никакой фантасмагории. Мы тогда тоже виделись. А вчера встретились уже окончательно. Насовсем.
– Так, так, – пробормотал Ольшанский и, широко улыбнувшись, пробасил: – Ромео и Джульетта! – И вдруг добавил: – А я вот один. И всё время войны один, и сейчас один. Неуживчивый характер. И корреспондент к тому же. Все рыскаю по белу свету и пишу про чужое счастье.
В голосе его зазвучали грустные нотки.
– Знаете что, – предложила я, – приходите к нам в гости. Посидим, вспомним Ладогу.
– К вам? – растерянно повторил Ольшанский.
– Ну да, конечно, – подтвердила я, – к нам, ко мне и к Саше. Ведь вы же знакомы?
– Он здесь? – спросил Ольшанский, будто не поняв всего того, что я ему говорила раньше. – Значит, вы в самом деле вместе? – Теперь он окончательно пришёл в себя. – Значит, всё в порядке? Вот здорово! Да это, знаете ли, тема для очерка. Ну, может быть, не сейчас, а, скажем, к годовщине прорыва блокады, ей-богу!
Я рассмеялась, потому что вспомнила, как он тогда, на ладожском ветру, «выжимал» из меня материал для очерка.
– Но сейчас я вам буду рассказывать про другое, – сказала я. – Ведь так? У нас, когда вы придёте, мы устроим вечер воспоминаний, а сейчас будем говорить не о прошлом, а о будущем. Хорошо?
– Ну ясно, дело – прежде всего, – пробасил Ольшанский. – Одну минуту!
Он схватил свой канареечный портфель и, отдёрнув молнию, вытащил блокнот.
– Итак, я слушаю. Но помните, я зулус. Прошу попроще и поконкретнее.
– Хорошо, – ответила я, стараясь собраться с мыслями, – попробую.
– Наш завод – сталелитейный, машиностроительный, – начала я, стараясь, чтобы всё было как можно яснее. – Он вырабатывает части машин и сами машины. Таким образом, мы прямо или косвенно участвуем в создании тысяч самых разнообразных вещей. Но этого мало. Наш завод является как бы заводом-институтом. Он выпускает машины-уникумы, машины-оригиналы. Потом другие заводы будут выпускать «копии». Почти в каждой машине, будь то трактор, самолёт или паровоз, имеются движущие части. Эти части изнашиваются скорее других, потому что испытывают на себе силу трения и действие вибрации. Понятно?
– Вибрация? – Ольшанский слегка помахал пальцами в воздухе. – Понятно.
– Ну вот, – продолжала я, – таким образом, вам должно быть ясно и то, что эти самые движущие силы должны быть особенно прочными.
– Элементарная логика, – кивнул головой Ольшанский.
– Но не просто прочными, – разъяснила я. – Просто прочность влечёт за собой ломкость, хрупкость. Движущая деталь должна быть и прочная и в то же время податливая…
– Переход от формальной логики к диалектической, – усмехнулся Ольшанский.
– Если хотите – да! Это достигается цементацией… Дойдя до первого специального понятия, я остановилась. Мне очень хотелось, чтобы Ольшанский понял всё до конца.
Если нас действительно поддержали бы в центральной газете, мы могли бы праздновать победу. Я тщательно подбирала слова. Важно было, чтобы Ольшанский не только понял, но и заинтересовался нашим делом.
Я посмотрела ему в глаза. Он слушал внимательно.
– Что же такое цементация? – продолжала я, как заправский лектор, стараясь подражать инженеру Горяеву, одному из лучших преподавателей нашего техникума. – Цементация есть тот процесс, которому надо подвергнуть сталь, чтобы наделить её свойствами, о которых я говорила: твёрдой поверхностью и вместе с тем вязкой сердцевиной. Цементация производится посредством горячей обработки металла. Чтобы цементировать металл на одну десятую миллиметра глубины, надо подвергать его обработке в течение часа при температуре около девятисот градусов. Вот и представьте себе: сколько надо затратить времени, чтобы цементировать деталь на глубину, скажем, двух-трёх миллиметров?
Я снова сделала паузу и взглянула на Ольшанского. Он ничего не записывал и смотрел не на меня, а куда-то мимо. «Не получается, – решила я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49