Место на базаре для продавца — это Мекка. На него молятся, его проклинают, за него платят, бьют, а иной раз и убивают. Места только с виду одинаковые. Отвоевать хорошее место в торговых рядах — все равно что для растения занять место под солнцем.
— А если проиграешь? — испуганно прошептал Харитоныч.
— Авось не проиграю! — весело ответил Барбидон, которого на самом деле звали Сережей.
— А что Кацо поставил?
— Он будет неделю поить пивом всех русских на нашем рынке. — И Барбидон беззаботно рассмеялся, повергнув Харитоныча в ужас.
— Ой, балда!.. Ой, бедовая головушка… Поплачут твои детки…
— Харэ причитать! Я вот за два дня уже сорок штук продал — авось и выиграю! Ты вот помоги лучше — купи на деле хоть одну, а?
— Я… Не могу, — запнулся Харитоныч и выпалил наконец заветную мысль: — Барбидоша! Дай в долг двести баксов на месяц. Сразу же верну. Ты меня знаешь. Вот так надо!
Барбидон откинулся назад, нахмурился, задумчиво пожевал пухлыми губами: — . Это не такой простой вопрос.
— Я понимаю, что непростой… — вздохнул Харитоныч. — Ты в таком положении… Но… Мечта всей жизни!
— Это принципиальный вопрос, — продолжал Барбидон, не слушая приятеля. — Ты же знаешь, у меня принципы.
— Знаю, знаю! И какие здоровые…
— Что это ты о моих принципах, как о блохах у своей собаки? Нет, брат. Принципы — это важно. Так вот, мой первый принцип — деньги без процентов в долг не давать.
— Да я согласен! — воскликнул Харитоныч. — Я знаю, ты три шкуры не дерешь. Пять процентов.
— Это еще только поддела, — задумчиво проговорил Барбидон. — Но вот второй мой принцип гласит: с друзей проценты брать — свинство. И поскольку ты мой друг, я не могу выполнить твою просьбу.
Барбидон умолк, и сколько Харитоныч ни умолял своего принципиального друга, тот лишь качал головой:
— Не могу.
И лишь когда Харитоныч совсем приуныл и собрался уходить, Барбидон прищурил светлые хитрые глаза:
— Хотя… Если учесть, что деньги нужны на осуществление мечты всей жизни… Надеюсь, это не игра в рулетку, как в прошлый раз?
— Нет, дело серьезное! — встрепенулся Харитоныч. — Так как, Барбидоша?
— Что — как? А-а… Можно поступить так. Я даю тебе двести баксов без всяких процентов и таким образом не нарушаю второй принцип, которым я очень горжусь. А первый… Купи из этих денег… Э-э… Три пароварки.
— Барбидоша! Друг!
— Это будет как раз пять процентов… Так что пароварки тебе достаются бесплатно. Беги, выбирай, счастливчик!.. «Пепси» холодненькой хлебнуть не хочешь? Ну и ладно… А что это ты так вырядился?
— С работы я, Барбидоша! — Харитоныч торопливо хватал огромные кастрюли.
— С работы? Наемный труд? Презираю. Мой третий принцип гласит: никогда не будь ничьим рабом! Клево выглядишь! Постой при входе на рынок, для рекламы, а?
— Неудобно мне, Барбидоша… — просипел Харитоныч, прижимаясь к пароваркам щекой. — Давай бабки, да я пойду… Как хоть пользоваться ими, а?
— Жена объяснит, — улыбнулся Барбидон и завопил: — А вот пароварки! Они изменят вашу жизнь к лучшему! Посмотрите на этого мужчину! Он взял три штуки! Герой нового времени! За ним женщина — как за каменной стеной! А может, он многоженец? Пожелаем ему здоровья!..
— Эх, народ!.. — бормотал Харитоныч, влачась к станции. — Разве можно так местом бросаться?
Только желание воплотить мечту всей жизни помогло ему преодолеть все преграды, прорваться в метро, куда его не пускали, вытерпеть три досмотра на предмет отсутствия в кастрюлях взрывных устройств и к обеду наконец-то добраться домой.
Из дому Геннадий Харитонович вышел ровно в семнадцать ноль-ноль, кардинально преобразившись как внешне, так и внутренне. На нем были темно-синий костюм, розовая рубашка и ослепительно яркий галстук «павлиний глаз». Щеки лоснились после бритья, остатки волос на голове были еще влажными после ванной, черные туфли просто горели в лучах заката. В кармане пиджака лежали все наличные сбережения. О внутреннем преображении свидетельствовали гордая посадка головы, немигающий взгляд и твердая поступь.
Неподалеку от дома Харитоныча, на Северном проспекте, собралась маленькая демонстрация прокоммунистических старушек с плакатами «Долой капитализм!» и «Назад, в Будущее!». Харитоныч брезгливо передернул плечом, перешел на другую сторону улицы и лихо тормознул частника.
— На Васильевский, Двадцать шестая линия, — небрежно бросил он. — Где биржа, надеюсь, знаете?
У входа в здание он подал нищему интеллигентного вида так много, что тот принялся кланяться и благодарить.
— Пустяки… — махнул рукой Харитоныч. — Люди должны помогать друг другу… Бог велел.
В самом помещении он довольно долго стоял, созерцая желанную ему жизнь цивилизованного рынка, пока не привлек внимания охранника. Вежливо выслушав его сбивчивый, взволнованный шепот, охранник исполнил просьбу и вызвал молодого сутулого клерка.
— Папа, — зашипел клерк, стыдливо оглядываясь. — Что ты здесь делаешь? И как ты вырядился? Точно на свадьбу…
— Сынок, но ты же обещал помочь…
— Тише! Я помогу, но только никому не говори, что ты мой отец. Ты что, деньги достал? Откуда? На рынке поперло? Вот и торговал бы там, а сюда зачем лезешь?
— Ты, когда учился, моими деньгами не брезговал.
— Ладно, ладно. Стой здесь. Сейчас я спрошу разрешения… На всякий случай. Э-э… Вероника Львовна! — побежал клерк за крутобедрой девицей. — Тут один мой знакомый… Давний приятель отца… Он хотел бы попробовать поработать на рынке ценных бумаг… Место Андрея Федоровича сейчас пустует… Я могу переоформить? С вашего разрешения, конечно?
— Вы же знаете правила, Николай… — нараспев сказала девица, с изумлением глядя на Харитоныча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63