Андрюха сбился, начал повторяться и с ужасом понял, что оправдывается в чем-то очень нехорошем.— Понятно. — мягко остановил его Сан Саныч. — Ты не раскрылся, Волан тоже. Операция может быть продолжена. Молодцом…Его похвалили, даже пожали руку, но природная мнительность уже перевернула душу Андрея.— Он сам мне запретил! — сказал он в спину уходящим Шубину и Завалишину. — Я бы завалил этого "уголка <Уголок — уголовник (жарг.).> "! С трех метров мне ничего не стоило…Но его уже не слушали.«Что же это такое! — в отчаянии подумал Лехельт. — Что же они думают обо мне!».Страх и стыд поселились в нем и не отпускали больше.Сегодня с утра Клякса на «кукушке» сам рассказал остальным произошедшее, выудив из Пушка и Тыбиня всю предысторию событий и разругав их в пух и прах.Кляксе хорошо было ругаться — он был герой, потирал украшенную царапинами и синими следами воровских пальцев шею, а вот Андрей забился в дальний угол комнаты инструктажа и глаз не поднимал. Даже вчерашние похождения Киры и Ролика, нежно оглаживавшего огромные, распухшие как у Чебурашки уши, не позабавили его.В комнате сегодня было просторнее обычного — кроме Волана не было и Морзика, пострадавшего в драке с вокзальным криминалитетом и собиравшегося в командировку.Полдня, пока изучали новое задание, разбирали тактику наблюдения на примерах прошлых операций по ШП, разведчик Дональд не сказал ни слова. Женщины расспрашивали, успокаивали его — и едва не довели до слез.Андрюха убежал от них в коридор.Стрельнул у прапорщика Ефимыча сигаретку, спустился на улицу, оглядел просторный заснеженный двор базы. Закурил мятую «Приму», закашлялся с непривычки.Через некоторое время из дверей «кукушки» показался Миша Тыбинь, жмурясь на снег, покосолапил к Лехельту.Покачал головой, увидав сигарету в руке, посопел, отдуваясь:— Дай прикурить, что ли… Слышь, пацан, я тебе по правде скажу… Ты, конечно, спорол дурку. Надо было через куртку стрелять — никто бы ничего не понял. А поняли бы — да и хрен с ними… Но я тебе еще вот что скажу: это я сейчас такой умный. В твои годы я поступил бы так же... Опыт, Андрей, дело наживное… Увы...Кажется, впервые за три года совместной службы угрюмый неразговорчивый Старый назвал Лехельта по имени.Он хлопнул Андрея по плечу:— И брось ерундить. Поменьше жалей себя. Никто тебя ни в чем не винит. Кто любит обвинять — пусть побудет в нашей шкуре хоть недельку...Андрей не ответил.Ни с кем в группе он не хотел говорить о случившемся. Ему казалось, что все вокруг неискренни и осуждают его за глаза, а уж сам он ругал себя распоследними словами. Хотелось поскорее увидеться с Мариной — и он с трудом дождался вечера.Ей ничего нельзя было рассказывать — но он наделся, что она, умная и чуткая, и так все поймет.Мама вчера поняла… * * * — Привет! Давно ждешь?!— Привет… Соскучился.Они поцеловались.— У меня сегодня целая война была! Я же написала конкурсную работу, помнишь? Никто не верил, что я выиграю, только бабушка! И пришло приглашение из Франции! Представляешь?— Почему из Франции? — вяло поинтересовался Андрей.— Ну, я же писала работу по экономике Франции! Тебе что — не интересно?..— Очень интересно…— Так вот! Приглашение, оказывается, пришло еще на прошлой неделе, а я об этом узнаю только сегодня — и то чисто случайно! Этот сучка декан пытался просунуть в поездку свою племянницу!— Почему декан — сучка? — удивился Лехельт.— Потому что племянница! — Марина продемонстрировала блестящий образец женской логики. — Ну, а как его назвать — сучок? Да и всё это неважно! Я сегодня пошла и дала им всем! Ты же знаешь, я умею!«Не понимает… — думал Андрей, чувствуя тупую боль в груди, кивая, глядя в сияющие Маринкины глаза. — Не слышит…»— Ты сегодня какой-то вялый… Заболел? Дай лоб пощупаю…— Так… На работе неприятности…— Наплюй! Андрюша, я поеду во Францию! Ла-ла-ла!..Маринка затанцевала вокруг него, размахивая сумкой.— Надолго?— На полгода!— Когда ехать?— В следующем месяце! А ты, случайно, не завидуешь мне? Может, ты от этого такой кислый?— Завидую. — вздохнул Лехельт.— Брось! Ты ко мне приедешь... Представляешь — мы с тобой заберемся на Эйфелеву башню! И будем плеваться сверху!— Не представляю. Меня не пустят за границу.— Почему?— Работа такая…— Бросай ее к черту, эту работу! Ни денег от нее, ни уважения, одни неприятности! Вон, даже за границу не пускают... Мы с тобой молодые, мир такой большой, жить так интересно!— Да... Знаешь, вот на этом месте, где мы стоим, на этой самой остановке, позавчера нашли самодельную мину. Кило тротила и гвозди...— Ну и что?— Ничего… обезвредили. А могло много людей погибнуть.Маринка перестала пританцовывать, нахмурилась:— Ну и что? А ты тут при чем?— Ни при чем… Я по радио слышал…Квартал они прошли молча.Не клеилось.Не срасталось.— Знаешь…, — начала Марина, — я так бежала, так радовалась… Так хотелось тебе рассказать, похвастаться… А ты взял — и испортил мне настроение.— Извини…Из-под темных густых бровей она глянула на него удивленно и даже зло:— Ты запомни на будущее! Я ничего этого не хочу знать! Мины, бомбы, войны… Меня это все не колышет! Я хочу быть счастливой, потому что другой жизни мне никто не даст!— А что — так возможно?— Возможно!— Что ж… Значит, не судьба.— Что ты сказал?!. Повтори, что ты сказал!— Я сказал: не судь-ба! — отчетливо процедил Лехельт сквозь зубы.Голос его прозвучал неожиданно грубо, почти угрожающе, с обидой. У Маринки возмущенно округлились глаза.Он никогда прежде не разговаривал с ней так.— Ты понимаешь, что ты делаешь?! Понимаешь?! Тебе больше нечего сказать?!— Нечего…— Тогда прощай!..Она вырвала руку, уронила перчатку, ругнувшись тихонько, подхватила ее со снега и поспешно пошла прочь, гордо выпрямившись и глотая слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52