существо драгоценное.
Что ж – тогда останется прибегнуть к соблазну. Деньги обычно решают все, недаром Пантелеймону выделили приличную сумму. Если же и они не помогут, протодьякон прибегнет к гипнотехнике, что, в принципе, крайне нежелательно и допускается Секретной Службой лишь в исключительных случаях.
Потому что любое гипнотическое воздействие есть подавление свободной воли человека, дарованной ему Богом.
И еще Пантелеймон подозревал, что таежные жители по естеству своему окажутся невосприимчивыми к гипнозу. Последнему хорошо поддаются интеллигентные городские барышни, среди которых немало истеричек, а вот в тайге истерикам не место, там не до дури: надо трудиться от заката до рассвета и не думать об абстрактных вещах.
* * *
Пилот вертолета был своим человеком, состоявшим в штате Службы. Служба внедрилась в авиацию и подумывала о космических войсках. Это Гагарин мог заявить, что в космосе нет никакого Бога! А в действительности Бог есть везде, только дикари-атеисты о том не ведают.
Пилот знал, кого переправляет и куда, – не знал только цели путешествия. И предпочитал ею не интересоваться. Меньше знаешь – крепче спишь.
– А почему бы не махнуть прямо до Зуевки? – поинтересовался Челобитных. – К чему эти реки да лошади?
Вертолетчик усмехнулся:
– Вы же, сударь, насколько я знаю, не любите летать?
– Откуда вам это известно? – неприятно удивился Пантелеймон.
– Меня ознакомили с выдержками из вашего личного дела, – спокойно ответил пилот. – Там все ваши страхи расписаны очень подробно.
Приехали, спасибо! Как они вообще пронюхали?! Ах да, исповедь, конечно же! На исповеди он не раз каялся в этих страхах – вот тебе и соблюдение тайны…
Он, естественно, понимал, что в структуре Службы такие вещи, как тайна исповеди, – понятия условные и сплошь и рядом нарушаются, если того требует необходимость. Необходимость же обычно диктуется оперативными соображениями.
Пилот усмехнулся.
– Вы не смущайтесь, потому что, коли речь идет о Зуевке, я эти страхи готов разделить. Мне даже строго-настрого запрещено рисковать и летать над этой местностью. Чем я, кстати, премного доволен.
– Почему?
– Местечко-то действительно проклятое… Или, может, переполнено аномалиями – как вам будет угодно. Там может случиться всякое: не зря же разбилось столько вертолетов – прежде, когда полеты еще не были запрещены. Летали не только наши, но и простые гражданские, и военные. Военным же до всего есть дело, правда? Как и нам. Все машины были в исправности. Одному Богу известно, что и с какой радости вдруг отказывало. Там, между прочим, и со временем неладно – часы то отстают, то бегут, как сумасшедшие. А один вертолет вообще пропал без вести…
– Так вот прямо взял и пропал? – недоверчиво поинтересовался протодьякон. – Может быть, он упал где-то, а искали скверно, потому и не нашли…
– Да нет! Представьте себе, летел он себе спокойно, вдруг связь с ним резко оборвалась, и с тех пор ни слуху, ни духу… Два года уже прошло; все поиски ни к чему не привели. Конечно, может быть, и по-вашему, но что теперь-то домысливать? Короче говоря, по воде или по земле – оно куда безопаснее.
– Ой ли?
Пилот пожал плечами:
– Никаких особых гарантий, конечно. Сами убедитесь, когда будете с крошкинцами договариваться.
– А что за проводник? Он в курсе?
– Проводник не из наших. Ученых возит, шарлатанов всяких, колдунов, естествоиспытателей, просто любопытных. Жадноватый, прижимистый такой мужик, хитрован. С ним вы задействуете вашу легенду. Вы, кстати, кто по ней будете?
– Уфолог.
– Ну вот. Для него это самое обычное дело. Он, кстати, еще и отчаянный мужик, страха совсем не знает, правда, тоже больше от жадности. Уж очень деньги любит. Но в Зуевку и он предпочитает не соваться. Зуевки все боятся, предпочитают обходить стороной…
Челобитных задумался, прикидывая в уме.
– От Крошкино до Зуевки верст тридцать будет, лесами. Может быть?..
– Сами, пешком? – перехватил его мысль пилот. – Очень не советую. Очень. Здесь даже аномалии не понадобятся, вы просто заблудитесь!
– Я умею выживать в любой среде, в том числе и в таежной, – высокомерно ответил на это Пантелеймон. – Обучен, слава Богу.
– Что ж… аномалии тоже не заставят себя долго ждать. А аномалиям вас наверняка не обучали…
Пантелеймон хотел было рассказать про изгнание бесов, но передумал. Лишняя откровенность ни к чему.
В протодьяконе боролись два чувства – оба были чувствами долга. С одной стороны, он как представитель Службы и хранитель веры просто обязан соприкоснуться с этими аномалиями и разобраться с ними. С другой же, его долг – выполнить конкретное задание.
Второй долг победил.
– Вы тут заговорили о лошадях… мне нужно спросить лошадей?
Пилот хмыкнул.
– Боюсь, что вы напрасно употребили множественное число. Лошадь. Одну лошадь. Не думаю, что кто-то вообще вызовется быть вашим провожатым. Верховой езде обучены?
Пантелеймон усмехнулся:
– Уж как-нибудь справлюсь… если там дорога приличная. Ведь лошадь может и ноги переломать, если гнать ее лесом.
– А вы не гоните, – спокойно отозвался пилот, забираясь в кабину и делая приглашающий жест.
Челобитных, быстро перекрестившись, тоже полез внутрь.
Пилот придирчиво осмотрел его. Фоторужье, видеокамера, еще какие-то приборы, охотничий нож, рюкзак… А что в рюкзаке? И так ясно: то, что можно найти в рюкзаке у любого сотрудника Секретной Православной Службы, отправляющегося на задание. Но в целом – вылитый сумасброд из числа псевдоученых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12