Шесть человек, все лежат на полу, спрятавшись, кто за чем. Все целятся в сторону входа, словно собираются отражать атаку. Ругаются.
Сергей повторил. Майор достал рацию, щелкнул.
– «Рубин» – группе. Отбой «два-два». – Посмотрел на Сергея. – Почему ругаются?
– В пыли лежать не нравится. – Кир с прищуром глянул на майора. – Они шутят на тему того, какое звание идет после майора.
Сергей повторил и это. Майор молча выслушал, мрачнея с каждым словом.
– Кирилл может сделать так, чтобы его слышал кто-нибудь еще, кроме вас?
– Нет, – мотнул головой Сергей. Кир нахмурился.
– Еще вопрос, – сказал майор, – о вознаграждении. Что мне будет, если я вам помогу?
Кир пожал плечами:
– Да что хочет. В разумных пределах, конечно. Но на лимон может рассчитывать твердо.
– Евро? – переспросил Сергей.
– Разумеется, – хмыкнул Кир, – не австралийских долларов.
Сергей повернулся к майору:
– Миллион евро. Как минимум.
– Тю, – сказал майор с кривой усмешкой, – не так уж и мало, да? И даже ничего противозаконного сделать не надо, это просто подарок какой-то. Ладно. Сколько времени у меня есть, чтобы организовать операцию по спасению?
– Не знаю, – Кир пожал плечами, – сколько меня еще Лахнов тут держать будет? Может, час, может, день.
– Он не знает, – сказал Сергей, – может, час, может, больше.
– Ясно, будем работать быстро. Ну нам не привыкать. Возможно, мне потребуется узнать какие-то подробности, поэтому оставайтесь здесь, никуда не уходите, – быстро сказал майор и громко закончил: – «Код сто двадцать семь»!
И исчез. Кир стрельнул взглядом по месту, где только что стоял майор, потом бросился к стене и пропал в ней.
– Э… – сказал Сергей, – что случилось-то?
Но Кир уже вернулся.
– Они все пропали. Это, наверное, команда на выход из симулятора была.
– Наверное, – согласился Чесноков, – интересно, если ты скажешь «код сто…» и так далее, что-нибудь случится?
Кир ненадолго задумался. Потом встряхнулся и четко произнес:
– Код «сто двадцать семь».
Ничего не произошло, Кир вздохнул.
– Не больно-то и хотелось, – пробормотал он с разочарованием.
– А если я? – спросил Сергей.
– Не надо, – Кир мотнул головой, – скорее всего, будет то же, что и со мной, то есть ничего. Но лучше не проверяй, тебе же выходить некуда. Они ладно, в саркофагах очнутся, а ты куда собрался?
– Код «сто двадцать семь», – сказал Сергей. Покачал головой.
Кир смотрел на него с недоумением и обидой.
– Ты чего? – спросил он негромко. – Ты же сам говорил, что хочешь жить любой, пусть даже виртуальной, жизнью. Или ты врал, только чтобы меня успокоить?
– Да нет, – сказал Сергей, садясь на землю, – не врал. Просто показалось, что риск оправдан. Вдруг я бы сейчас тоже очнулся в саркофаге?
– В каком саркофаге? – устало спросил Кир, садясь на корточки напротив Сергея и заглядывая ему в глаза. – Ты же уже решил, что ты – не человек?
– А вдруг? – Сергей отвел взгляд, усмехнулся. – Скажи еще, что ты не пробовал никаких сомнительных лекарств. Или скажи, что не выпил бы какое-нибудь снадобье, которое могло бы поставить тебя на ноги. Могло бы убить, но могло бы и вылечить. А?
– Нет, – сказал Кир спокойно, – я не принимал ничего, не посоветовавшись с папой и с врачами. Мной сейчас занимается доктор Самойлов, он очень хороший специалист, и я ему верю. Какой смысл платить немаленькие деньги лучшему в мире нейрохирургу и не верить ему?
– А, ну да, – Сергей протяжно вздохнул, – ты же у нас человек. А не программа какая. Поэтому у тебя все логично. И все со смыслом.
Чесноков замолчал, глядя вдаль. Глядеть вдаль получалось не очень – горизонт был закрыт множеством разнородных, не стыковавшихся друг с другом деталей пейзажа.
– Сергей, – тихо сказал Кир после недолгого молчания, – почему ты мне не веришь?
– Сложный вопрос. – Сергей откинулся назад, прислонился спиной к стене и принялся смотреть вверх. Вверх смотреть было лучше. – Потому что я не знаю, чему вообще можно верить. Как можно чему-то верить, когда я в жизни не видел ничего настоящего? Ничего объективного?
– Ну… – сказал Кир, – остается логика. Логика объективна. Если из «А» следует «Бэ», а из «Бэ» следует «Цэ», то из «А» следует «Цэ».
– Логика… а шла бы она… ты, кстати, с рождения парализован или как? Извини, если опять на больное, но я не зря спрашиваю.
– Да ничего, нормально. Это неприятно, когда неожиданно. Когда уже забыл, а оно – бух, как снежок за шиворот. А когда помню – нормально. Поэтому лучше никогда не забывать. Диплегия. Детский церебральный паралич. Его проявления редко заметны с самого рождения, у меня вроде бы то же было. Я не знаю подробностей, мамы давно в живых нет, а папа не любит о тех временах рассказывать… ему тогда туго приходилось. Если бы меня сразу стволовыми клетками лечили, можно было бы вылечить, но это и сейчас недешево, а тогда вообще сильно дорого было… А папе едва-едва на еду денег хватало. В институтах тогда мало денег платили. А ты почему спросил?
– Вопрос один прояснял. Если ребенок с детства парализован, он обычно и в умственном развитии отстает.
Кир усмехнулся:
– У детей с ДЦП обратная тенденция. Процент одаренных даже больше, чем в нормальной выборке. Если нет серьезного поражения мозга…
– Я знаю, – Сергей кивнул, – я же еще и психолог. Где-то. Неврологию немного помню, – помолчал немного и добавил: – Программист тот, в предыдущей игре, недоумевал, как ты мог японцев обскакать. Которые четыре года писали-писали свой «ИИ», да так и не написали.
Кир фыркнул:
– Тоже мне комплимент. Япошки, они, конечно, ничего, они умные. Но они же самураи, блин. Им кодекс чести не позволяет мыслить хотя бы на полшага в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110