Гады не прошли… И не пройдут!
Неторопливой походкой подошел сюда наш Профессор – Саша Филькин. Он был измазан землей, кажется, пуще всех и казался смешнее всех в эту минуту. Он уставился внимательным взором на Джульку и сказал:
– Ничего, родная, ничего, мои дорогие, мои славные синьоры, не смейтесь над Джулькой. Когда мы увидели неподалеку от нашей крепости стальные чудовища, мы тоже испугались. К этому привыкнуть нельзя… Нервы…
Профессор не успел договорить, как снова послышался грохот машин. Из-за бугра выползли новые танки, а за ними бежали автоматчики. Правда, они двигались уже не так уверенно, как первые, прижимались к броне, с ужасом оглядывались; видно было, что страх прочно овладел ими и чувствовали они себя скорее всего обреченными, смертниками.
– А ну-ка, философы, по местам! – воскликнул Самохин. – Митинговать будете потом. Приготовиться к бою! Подпустить поближе и отсечь автоматчиков от танков. Дружнее, хлопцы!
Из тыла ударила дивизионная и полковая артиллерия. Снаряды рвались между машинами, и вражеский строй тут же был нарушен. Танки стали маневрировать, стараясь выйти из огня. Замешательство началось в рядах автоматчиков, многие попадали на землю, отстав от своих машин, другие пятились назад, и по ним хлестнули длинные очереди пулеметов.
Через несколько минут нам показалось, что и вторая атака вот-вот захлебнется. Но это только чудилось. Две машины стремительно приближались к нашей траншее, и под их защитой бежал с десяток автоматчиков. Мы уже отчетливо видели их раскрасневшиеся, перекошенные от ярости физиономии. Они на ходу стреляли, а когда приблизились к нам вплотную, выхватили из голенищ сапог кинжалы, готовясь к последнему прыжку, намереваясь вскочить в нашу траншею и уже здесь расправиться с нами. Но тут мы открыли огонь по бегущим солдатам, и через минуту они были прижаты к земле, кто на время, а кто навсегда.
Ашот Сарян выбрался из траншеи, вытянулся под бруствером и, отложив в сторону автомат, швырнул гранату под гусеницы приблизившегося танка. Грохнул сильный взрыв. Но машина, объятая дымом, продолжала двигаться. Страх овладел на какое-то мгновенье смельчаком. Он как бы прирос к месту, не зная, что делать дальше, но, увидя рядом связку гранат, схватил ее. Когда вражеский танк был уже совсем рядом, парень, собравшись с последними силами, оглушенный взрывом, насквозь промокший от пота, швырнул ее под танк. Но в это мгновенье почувствовал страшную боль во всем теле. В глазах потемнело, сознание оставляло его, но он успел заметить, как грозная машина остановилась, легла на бок и пламя начало лизать тяжелое стальное тело.
Обливаясь кровью, Ашот Сарян скатился в траншею. Кто-то из нас успел подхватить его и крикнуть:
– Санитара! Ашот ранен! Санитара!
В одну секунду к раненому приник санитар, ефрейтор Дрозд, который пришел к нам с пополнением накануне боя. Он быстро и ловко остановил кровотечение, перевязал рану, поднес к пересохшим губам раненого горлышко баклажки, и тот жадно глотнул, открыл помутневшие глаза, посмотрел с благодарностью. Тот приподнял его отяжелевшее тело, выполз с ним в лощину, за траншеей, достал плащ-палатку, уложил на нее раненого Ашот а и с ним пополз на медпост.
Заметив, как санитар потащил Ашота, Джулька тут же оживилась; позабыв о страхе, выскочила из траншеи и, головокружительными прыжками догнала его, схватив край брезента, помогала тащить раненого.
Дядя Леонтий стал кричать, звать Джульку, но это на нее не подействовало. Она заметила, как трудно санитару тащить раненого, и пришла ему на помощь.
Только спустя полчаса, когда новая вражеская атака была отбита, Джулька неслась как шальная по полю, усеянному трупами, горящими танками. Она спешила что есть мочи к траншее, таща за собой окровавленную, изрешеченную осколками плащ-палатку. И мы не сообразили, что собака то ли решила спасти свою палатку, то ли хотела помочь санитару вытащить с поля боя доброго человека.
Джулька быстро вскочила в траншею, тяжело дыша и, как бы чувствуя себя виноватой перед Леонтием, который звал ее, подошла к нему, поджав хвост, потерлась у его ног, положила ему на грудь лапы и стала облизывать его измазанное землей обросшее лицо.
Он отстранил ее от себя. Не было ни минуты свободной. Немец готовился к новой атаке, и необходимо было встретить его во всеоружии.
В сторонке лежали, накрытые шинелью, два молодых солдата, пришедших сюда перед утренним боем. Этим уже не нужна была медицинская помощь. Разорвавшийся неподалеку снаряд, вернее, поток осколков, сразил ребят в тот самый момент, когда те готовились забросать гранатами вражеский танк, двигавшийся на них. Они погибли, отбивая вражескую атаку, третью или четвертую по счету за этот жаркий день.
Несколько в сторонке, приунывший, испытывая невыразимую боль от раны, стоял у противотанкового ружья наш старшина Михась. Он кое-как сам перевязал себе рану, отказавшись отправиться в санпункт. Не мог он в такую тяжелую минуту оставить свой взвод, своих славных друзей. Неподалеку от старшины стоял у пулемета Шика Маргулис, весь окровавленный, с перебинтованной головой, Бледный, обессиленный, он кое-как держался на ногах, не уходил, зная, что его некем заменить. Его пулемет единственный остался в строю, и он уже видел, как издали выползла новая цепь немцев из укрытия, чтобы снова ринуться сюда, на горстку обескровленных, измученных до предела бойцов.
С каждым часом наш взвод, вернее, маленький гарнизон небольшой крепости, редел все больше. Казалось, новых вражеских атак он уже не выдержит. Комвзвода, который тоже был ранен, измучен, только успел передать по телефону о тяжелых потерях и о том, что осталось мало патронов и гранат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43