И он отряхнул с себя мрак. Повеселел по-прежнему.Ребята подшутили, а в голову старого солдата вкралась добрая мысль: может, в самом деле к лучшему? Не посчастливилось побывать в родном углу часок-другой, может, благосклонная к нему судьба вознаградит его и он в самом деле побывает в Берлине и станет живым свидетелем того, как там издохнет фашистская гадина? Да, как было бы здорово, если б так вышло, что его полк врывается в Берлин, громит на его улицах врага и ребята-пушкари радуются, наблюдая незавидный конец бесноватого ефрейтора Гитлера и его братии!„Только бы это увидеть своими глазами, – думал старый солдат, – и за это жизнь не трудно было бы отдать“.Но тут же он спохватился: „Боже, что за глупости лезут в голову?“ В самом деле, если суждено будет побывать со своим полком, своими хлопцами в Берлине и своими глазами увидеть гибель фашистского зверя, то не лучше ли жить и радоваться? Зачем же думать о всяких глупостях – о смерти? Уж нет, батеньки, жить надо! Какая житуха пойдет после победы – представить себе даже трудно. Раздолье. Правда, придется все начинать сначала. Много надо будет трудиться, восстанавливать разрушенное хозяйство. Но это не беда: разве впервые нам приходится это делать?А некоторые ребята, глядя на возбужденного батю, подбадривали его, говорили улыбаясь:– Все же не повезло тебе, батя. Сплоховал немного. Начальство отпустило бы тебя на денек-другой побывать в местечке твоем. А теперь глянь, куда нас занесло!И Петро Зубрицкий, хлопая дружески старого солдата по плечу, добавил:– Да, начальство тебя уважает, старина. Вишь, вся грудь в орденах и медалях. Вернешься домой – первым парубком будешь в местечке и девчата засматриваться на тебя будут…– Какие девчата?… – тяжело вздыхая, отвечал Гинзбург. – Столько раз мы с тобой, Петро, в руках врачей побывали, какие из нас будут парубки?– Не говори, батя! После войны и такие, как мы, будут в цене, – смеялись пушкари, глядя, как старый солдат подкручивает длинные усы.– А знаете, ребята, что я вам скажу? – вмешался маленький кругленький ефрейтор Кутузов, фамилия которого ему совсем не подходила, только вызывала постоянно шутки. – По сводкам – весь твой край давно освобожден от фрицев. Подал бы рапорт начальству, чтобы тебя демобилизовали. С тебя хватит. И в капремонте у врачей побывал, да и годы почтенные… Да, кстати, если не военная тайна, не скажешь, сколько тебе лет? Наверное, годиков – ого!Это уже старика не на шутку рассердило, хоть по характеру он был человеком мягким. Не любил отвечать на такие вопросы. Уставившись недовольным взором на толстячка, он сказал:– Милый мой, фамилию ты носишь великого полководца, знатного человека, а уму-разуму у него не учишься. А жаль. Или ума наберись или фамилию меняй! Кто тебя уполномочил считать мои годы? Считал бы свои! – негодовал кузнец. – Сколько мне ни есть лет, надеюсь, что переживу и Гитлера и всю его клику… Усы у тебя еще не выросли, а ты уже лезешь со своими глупыми вопросами. Мой возраст тебя волнует? О моей демобилизации печешься? И напрасно! Советы твои мне ни к чему, запомни. Были у нас хуже времена, и то не думал о демобилизации. В госпитале меня и Петра Зубрицкого хотели списать с корабля, а мы отказались. Вернулись в строй. Понял? А теперь другое время настало. Наша берет верх, уже немного осталось до гитлеровского конца, ты, милый, всякий вздор несешь насчет лет, демобилизации…Бедный ефрейтор не знал куда деваться. Он долго приставал к старому солдату, чтобы тот его простил за неуместную шутку, но такого не мог простить. Кузнец хоть был старше всех в дивизионе, а возможно, и в истребительном полку, но выглядел он еще довольно браво, чем-то напоминал крепкий дубок. Он принадлежал к тем людям, которым трудно на глаз определить их возраст. В Деражне когда-то утверждали, что Гинзбург весь пошел в прадеда, который испытывал счастье служить царю-батюшке двадцать пять лет как один день, был кантонистом. Четверть века отбарабанил старик и вернулся со службы крепким, несогнутым и околдовал самую красивую деваху в Деражне, подарил миру десяток детей – один другого краше.Все шутки, однако, и мелкие споры можно было легко перенести, – хуже было то, что пророчества бати не оправдывались, подчас лопались, как мыльные пузыри.Когда его полк перешел германскую границу, старик подсказал, что путь части лежит прямехонько на Берлин. Быстро наступали вдоль широкой автомобильной магистрали, гнали врага к Одеру-реке. А немец, почуяв, что приближается страшная расплата, бросил сюда свежие части, танки. Завязались сильные бои, которые не прекращались ни днем, ни ночью.Истребительный артиллерийский полк отбивал яростные атаки вражеских танков. Много пушек, батарей вышло из строя. Редели все больше ряды артиллеристов. Все поле перед этой чудовищной рекой, заболоченной, илистой, с несколькими рукавами, притоками, буйными зарослями, покрылось горящими вражескими танками, тысячами трупов солдат, но немало пушек и солдат наших были выведены из строя.После нескольких дней жестокого кровопролитного боя полк пришлось отвести во второй эшелон на пополнение.Пушкари расстроились. Ходили как в воду опущенные. Сколько чудесных ребят пало в бою, сколько пушек разбито! Уже казалось, что мечта их вот-вот сбудется. Там, за Одером, уже не осталось никаких, казалось бы, преград, дорога ведет прямо в Берлин. И вот тебе! Непредвиденный отдых. Не повезло снова!Но ждать пришлось недолго. На всех фронтах могучей лавиной наступала Советская Армия на запад. Никто теперь не жаждал передышки. Полк, который на неделю расположился в немецкой деревне, получил подкрепление, новую технику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17