Помните? – Габбиани снял руку с руля и поднял палец. – Я сказал тогда, что, возможно, знаю именно то, что вам нужно.
– Вы все знали о «Каза Патрициа»?
– Конечно.
– И ничего мне не сказали!
Габбиани снова рассмеялся:
– В этом году там уже побывала финансовая полиция. За последние два года туда дважды вызывали карабинеров и «Антисофистикацьоне».
– Карабинеров?
– Жалобы на обращение с пациентами. Какая-то женщина пожаловалась, что ее мать держат там прикованной цепями к постели.
– Первый раз слышу.
– Я тут ни при чем, Тротти. Вы работаете в городе, а то, что происходит за его пределами, тревожит вас, кажется, все меньше и меньше.
– «Антисофистикацьоне» тоже мне ничего не сообщила.
– С карабинерами, наверное, нужно быть чуть дипломатичнее. – Габбиани пожал плечами. – Я вроде бы здесь главный по борьбе с наркотиками. В отличие от вас, Тротти, мне непозволительно наживать врагов.
– Ваш отдел следил за Карнечине?
– А как вы думаете?
– Карнечине возился с лекарствами?
– Уже перестал. – Габбиани помотал головой.
– Занимался Карнечине наркотиками?
– Несколько лет назад фармацевтические препараты стали появляться у студентов. Мы тогда заподозрили кой-кого в «Каза Патрициа». Не Карнечине – для него это было бы слишком опасно. Скорее всего, на такое пошел кто-то из врачей.
– Сильви?
– Не слышал вообще такой фамилии. Этим мог заниматься и кто-нибудь из санитаров.
– А зачем тогда надзор за Карнечине?
– Я не сказал – надзор. – Габбиани искоса посмотрел на Тротти и перевел взгляд обратно на дорогу. – По всей стране таких заведений, как «Каза Патрициа», тысячи. И в городах, и в провинции денег на больничные койки не хватает. А когда ликвидировали психиатрические лечебницы, стало совсем плохо. А значит, появилась куча людей, предлагающих частные услуги. Частные заведения для психически больных. И для стариков тоже. Бурно развивающаяся отрасль индустрии. Но на каждое заведение такого сорта, где действительно заботятся о здоровье пациентов, приходится пара мошеннических. Даже если есть закон, надлежащий контроль органам здравоохранения и карабинерам обеспечить трудно. Работа адская, а, кроме того, имея кое-какие политические связи, такие люди, как Карчине, всегда могут быть уверены, что о готовящейся инспекции их предупредят за сорок восемь часов. – Габбиани фыркнул. – Наверняка последние несколько лет Карнечине был социалистом.
– Но при чем здесь отдел по борьбе с наркотиками?
– Да говорю же вам, тут не наркотики. – В притворном раздражении Габбиани оторвал от руля руки. – Карнечине мог делать деньги и по-другому. Ему годами удавалось тянуть деньги из стариков. Видите ли, обаятельному молодому человеку вообще ничего не стоит сколотить себе состояние, общаясь с ожидающими смерти и одурманенными таблетками стариками. Приятные манеры у постели и понимающая улыбка. Не так уж и трудно убедить восьмидесятилетнюю женщину, у которой к тому же не вполне здравый рассудок, изменить завещание или подписать дарственную.
– Почему вы ничего этого мне не рассказали?
У Габбиани вырвался вздох подавленного раздражения:
– С какой стати мне было связывать смерть старшей сестры…
– Розанны Беллони.
– С какой стати мне было связывать ее смерть с «Каза Патрициа»? Я-то ведь думал, что убили Розанну. Я не знал, что это ее безумная сестрица.
– Когда вы узнали, что мертва не Розанна, а ее сестра?
– Когда? – раздраженно переспросил Габбиани. – Да совсем недавно – в четыре часа. Мне позвонил ваш приятель Боатти. И я поехал вас искать.
– Вы знакомы с Боатти?
– Более или менее.
– Как это? Он ваш друг?
– Несколько раз он ко мне заходил. Сказал, что хочет написать книгу о полицейской работе.
– И вы ему поверили?
– Конечно, поверил. Пару глав из нее я сам видел. Совсем неплохо. Но больше всего ему хотелось описать расследование убийства.
Тротти хранил молчание, и Габбиани продолжал:
– А теперь, Тротти, я должен вам кое-что разъяснить.
– Разъяснить?
– Как вы думаете, почему, вместо того чтобы отдыхать с семьей в горах, я отправился искать вас? – Темные волосы Габбиани сохранили юношеский блеск. Широкий рот растянулся в невеселой улыбке. – Начальник квестуры прав, Тротти. Ведь в некотором смысле вы и в самом деле дошли до культа личности. Вам кажется, что со всем-то вы прекрасно можете справиться в одиночку. А я думаю, что при этом вам глубоко наплевать, через чьи трупы перешагивать. Как сказал бы начальник квестуры, видя перед собой цель, вы отказываетесь замечать препятствия. Вы одержимы, Тротти. И в этой своей одержимости можете стать опасным.
– Вы мне льстите.
– Вы в полиции вдвое дольше меня, Тротти. А иногда ведете себя как капризный ребенок. Как избалованный невротический младенец. Вы верите в дружбу. Прекрасно, замечательно. Все мы верим в дружбу. Но, по-вашему, это дает вам право идти напролом. Для вас ваша дружба с Резанной Беллони важнее любых профессиональных соображений. Никакого раскаяния, Тротти, никаких угрызений совести из-за Бельтони – того самого Бельтони, которого я так долго создавал. Моего Бельтони, Тротти, – моего осведомителя. Да плевать вы на нас с ним хотели.
Долгое и очень неловкое молчание. В машине работал кондиционер, но оба полицейских вспотели. И оба они старались сдержать гнев и обиду.
– Зачем, Тротти? Не нужен вам был Бельтони. Зачем было лезть на моего осведомителя? На моего осведомителя?
– Я работал с Бельтони десять с лишним лет. Задолго до того, как вы даже появились в городе.
– На людях, перед толпой проституток и трансвеститов. Неужели и впрямь была такая необходимость?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84