Производила впечатление существа безнравственного, но остроумного и очаровательного, не способного любить или ненавидеть вполсилы. Такую женщину, понял он, гораздо лучше иметь среди друзей, чем врагов. И теперь Ричард размышлял, что же унаследовала от нее Сара. Конечно, упрямство и желание стоять на своем — снова и снова возвращалась она к разговору о поясе, к бесповоротному решению отплатить им Ричарду за спасение. В конце концов, чтобы уклониться от прямого ответа, он сказал, что хочет подумать, к тому же пояс надо оценить, а он знает швейцара-ювелира, который недавно отошел от дел и обосновался на вилле под Албуфейрой. На днях он съездит к нему и покажет пояс. Предложение, очевидно, уверило Сару, будто он смирился с ее даром, и о поясе речь больше не заходила. Хотя окольными путями Сара добивалась от него полного согласия, потому что за ужином непрестанно выспрашивала о будущем. Чем он собирается заниматься? Откроет новый ресторан? «Нет, спасибо, — ответил он. — С меня хватит». Поедет в Англию, купит там ферму? Раз или два он заговаривал об этом, но понимал, что так не поступит. А потом, загнанный в угол, он выудил из памяти совсем нелепую мысль: «Я знаю в Дордони большую старую фермерскую усадьбу. И однажды подумал, что здорово было бы купить ее и превратить в гостиницу». Замысел Сару очень обрадовал, она захотела узнать об усадьбе все, и Ричарду пришлось, чтобы утолить ее любопытство, выдумывать разные подробности. А между тем истина очевидна, только Саре он не хотел признаваться — нет у него никаких планов. Он живет одним днем. Время от времени ему подворачивается дело, которым он занимается от души. Вот и все.
Потом, по дороге в спальню, когда он, намереваясь пожелать Саре спокойной ночи, остановился у порога ее комнаты, Сара, не колеблясь, без смущения произнесла: «Я о своих родителях рассказала. А о ваших не знаю ничего. Они живы?»
Секунду-другую Ричард думал, что ответит просто: «Нет, умерли», но вдруг его захлестнуло непреодолимое желание выложить всю горькую правду, и он сказал: «Мои мать и отец погибли. Однажды я вернулся из Найроби поздно вечером, — а их зарезали туземцы из племени May-May».
Презирая себя за эти слова, он лежал и видел ее перекосившееся от ужаса лицо, вспоминал, как она бросилась к нему, положила руки на плечи, поцеловала, бормоча: "Ричард… бедный Ричард… " А потом повернулась и исчезла в спальне.
Сейчас он жалел, что не сдержался. Его признание лишь еще больше растрогало Сару, усилило ее желание отблагодарить своего спасителя. Ричард взял со столика книгу, понимая: в эту ночь придется читать, пока книга не выпадет из рук. Из открытого окна донеслась раскатистая быстрая трель красношеего козодоя: кутук-кутук-кутук. Он кричал и в ту ночь, когда Ричард прошел, подняв навес, в гостиную и увидел на полу убитых родителей.
Они беседовали любезно, однако любезность эта напоминала ходьбу по тонкому льду — малейшая неосторожность грозила разрушить их и без того натянутые отношения. Беллмастер презирал Брантона в основном потому, что его легко оказалось купить и подчинить. И еще — он так и не смог избавиться от зависти к полковнику, зависти необъяснимой, возникшей после давней сделки, в которой в выигрыше остался Брантон. Будучи законным мужем Джин, он знал ее, спал с ней. А пустив мужчину в постель, она отдавалась ему без остатка. Шла на поводу у собственной плоти, с радостью предавалась чувствам. Между тем Беллмастер ревновал ее даже тогда, когда сам сводил с мужчинами, чтобы извлечь выгоду из ее… распутства (станем называть вещи своими именами).
Полковник Брантон сидел за неприбранным столом, смотрел из-под нахмуренных косматых бровей, не скрывая враждебности. Потом с издевкой бросил: «Вы, конечно, приехали по делу. Иначе я бы вас, Беллмастер, и на порог не пустил. Выкладывайте, что у вас».
Едва сдерживаясь, тот ответил: «Я бы хотел поговорить о вашей дочери Саре».
— Не моей, а вашей. Я к ней никакого отношения не имею. По крайней мере, предположим, будто она — ваша. Если дело касается леди Джин, ничего нельзя утверждать наверняка.
Беллмастер пожал плечами и невозмутимо продолжил: "Я допускаю и такое, хотя сейчас это неважно. Сегодня я обедал с Гедди… "
— С этим Винни-Пухом? Ему по-прежнему нравится жить у вас в кармане? — Брантон вдруг улыбнулся. — Простите, я отвлекаюсь. Но немного поязвить иногда бывает так же утешительно, как хлопнуть рюмку виски. Итак, поговорим о Саре и незабвенном Гедди.
— Он получил от миссис Ринджел Фейнз телеграмму о том, что она возвращает Саре виллу Лобита.
— Повезло девчонке, ведь вилла стоит больших денег. Что ж, это поставит ее на ноги. А от меня чего вы хотите?
— Сара не в состоянии ни себя прокормить, ни виллу содержать.
— Отчего же? Пусть сдает часть комнат. Так поступают многие. Раз уж Сара заполучила виллу, пусть и живет там на здоровье. Лично меня этот дом всегда раздражал. Только и думаешь, бывало, что за мужчина согревал постель Джин в ночь перед твоим приездом.
Лорд Беллмастер беззлобно рассмеялся и сказал: «По-моему, я в вас кое-что проглядел. Или оно недавно появилось, это злорадство?»
— Все дело в расстройстве желудка — моя кухарка (дура!) отвратительно готовит. До первой рюмки в пять минут шестого я вечно сам не свой. Но вернемся к Саре.
Беллмастер с ответом не спешил. Что бы ни заявлял Брантон, а Сара — его, Беллмастера, дочь. Да, она сглупила, решив пойти в монахини, и все же она плоть от плоти его. Он должен о ней позаботиться, к тому же это отведет возможную угрозу карьере. «Хорошо, — терпеливо начал он. — Ей нужны деньги. Я хочу, чтобы вы взяли ее на содержание».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69