Альберт жевал утреннюю «Дейли Мейл». Джордж выхватил у него газету, помятую и мокрую, и встряхнув ее, принял решение. Он должен изменить свою жизнь. У него есть способности, обаяние, ум и свои представления о чести. К черту эту мышиную возню. От таких, как миссис Грэдидж, его тошнит. И если уж быть откровенным, он иногда чувствует себя неловко с Бланш. Непонятно, то ли она наполовину, то ли окончательно спятила с этим своим спиритизмом. В любом случае, он не создан для того, чтобы морочить голову старым дамам и вытряхивать у них чеки на осуществление таких бредовых идей, как храм Астродель. Кем Бланш себя возомнила? Дочерью Соломона? А этот паршивец Генри? Где она его выкопала? Наверное, прочитала о нем в детской книжке «Рассказы о железной дороге Британии». Нет уж, хватит, он достаточно поработал на Бланш. Друзьями они могут остаться — и добрыми друзьями, но он больше не намерен играть в эти игры. Он поедет в Солсбери, прогуляется вокруг собора и спокойно поразмыслит о новой жизни. Лучшего места для этого не найдешь. Потом перекусит в «Красном льве», а после этого отправится к Бланш и все ей выскажет. А может, удастся уговорить ее начать новую жизнь вместе…, там видно будет. Взглянув на Альберта он произнес:
— Теперь, черт возьми, все пойдет по другому. Альберт приподнял седые брови и вильнул хвостом. В то время как Джордж завтракал и строил планы новой жизни, Рейнберд тоже завтракала — совсем без аппетита, она чувствовала себя разбитой после беспокойной ночи. Гарриет снова приходила к ней во сне и была очень настойчива. Странно — иногда она являлась такой, какой была в молодости, иногда старой. И этим приводила Рейнберд в замешательство. Но чего она хочет было совершенно ясно. «Найди моего мальчика. Найди его и возьми к себе. Он Рейнберд!»
Когда она произнесла «Он Рейнберд!», ее голос звучал, как потустороннее эхо.
Мисс Рейнберд провела ужасную ночь — Гарриет завывала словно плохая актриса в плохой мелодраме. Найти ее мальчика, как же! Взять его в Рит-Корт, чтобы после ее, мисс Рейнберд, смерти все досталось ему… Если бы даже она разыскала его, неизвестно еще, что бы это оказался за тип. Взять его в дом означало бы обнародовать всю эту историю, опозориться на весь Чилболтон, на всю округу. Конечно, она не настолько глупа, чтобы не понимать: кое-кто в городке мог знать о случившемся. Какая же дура была Гарриет! Не потому, что влюбилась — если это была любовь, а не просто физическое влечение, — а потому, что вела себя, как безмозглая деревенская девчонка. Свидания в рыбачьей хижине! И как она допустила…, ну, то есть любой полупорядочный мужчина принял бы меры предосторожности. И что за сын может быть у такого человека? Не трудно себе представить! Ну хорошо. Предположим она его разыщет — совсем не обязательно, чтобы он об этом знал. Можно тайком взглянуть на него, и если он совсем никуда не годится, спокойно о нем забыть. Можно анонимно сделать ему какой-нибудь подарок, чем-то помочь — лишь бы Гарриет успокоилась.
Мисс Рейнберд слегка вздрогнула, поймав себя на том, что думает о Гарриет, как о живой, и воспринимает ее как некую силу, которую надо умиротворять. Все это было очень странно, очень.
Она закурила первую из четырех сигарет, которые позволяла себе за день, налила себе еще кофе и предалась мыслям о своем одиночестве. На всем белом свете у нее нет ни единого близкого человека. Знакомые — да. Глупые женщины вроде Иды Куксон, и здравомыслящие мужчины, такие, как ее врач, биржевой агент и поверенный. Но ни единого друга. Некому раскрыть душу. Мисс Рейнберд долго размышляла о своей жизни, о себе и наконец приняла решение.
Она позвонила, и когда вошел дворецкий, сказала:
— Сайтон, через полчаса мне нужна машина. Я еду в Солсбери.

***
Буш завтракал у себя дома: стакан натурального виноградного сока, кукурузные хлопья с молоком без сахара, а после яблоко, которое он не доел, потому что оно оказалось безвкусным, как вата. Настроение было паршивое, и наедине с самим собой Буш дал волю раздражению. Он не спеша взял со стола оставшуюся половинку яблока и швырнул ее через всю кухню, яблоко ударилось о дверцу холодильника и разлетелось на мелкие куски.
Это не принесло Бушу облегчения. Воспоминание о вчерашнем совещании в Скотленд-Ярде по-прежнему причиняло боль. Они вдоволь поиздевались над ним — заместитель комиссара столичной полиции, два его помощника и еще несколько крупных полицейских чинов. Как же, ведь перед ними был человек Грандисона — многомудрый Буш из ублюдочного ведомства, негласно стоящего над полицией, — который просил их, как сладчайшим голосом пропел кто-то, «установить, из какой подушки в южной Англии вылетело перо, которого нет!» Были шуточки и похлеще, и более справедливые. Впервые за время работы у Грандисона Буш попал в такое дурацкое положение. Все они прекрасно понимали, каково ему терпеть все это, и наслаждались его унижением, вымещая на нем всю свою ненависть к ведомству Грандисона. Когда Буш сказал, что хотя следствие в значительной степени ведется на ощупь, ввиду чрезвычайной серьезности дела всякие попытки умыть руки должны быть исключены, какой-то остряк осведомился: «А какой водой? Жесткой или мягкой?»
При воспоминании об этом Буша передернуло от возмущения. Конечно, они выполнят все, что от них требуется. Это их долг. Но они втайне уверены, что ничего не выйдет. И безумно рады. Он неплохо развлек их, скрасил им серый мартовский день.
Буш прошел в комнату и сел за письменный стол. Недовольство собой корчилось в нем как змея, пытающаяся сбросить кожу. Он написал письмо жене — холодное и сухое, сообщая ей, что не намерен давать ей основания для развода и тем более затевать бракоразводный процесс на основании доказательств ее неверности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82