Мне встретилось всего
несколько человек, да и те спешили домой; я заговорил с рыбаком, возившимся
у своей лодки с разобранным двигателем; рыбак только молча взглянул на меня
и тут же отвернулся. Мне стало страшно: если этого человека не предупредили
заранее, то откуда бы ему меня знать? Значит, слуги Тайба опередили меня и
специально стараются задержать в Кархайде, чтобы истекло время отсрочки.
Тогда казнь неизбежна. Горечь и злоба душили меня; теперь к ним прибавился
страх. Я как-то не думал, что Указ о ссылке -- всего лишь предлог, и меня в
любом случае намерены физически уничтожить. Едва лишь пробьет Час Шестой,
как люди Тайба возьмут меня голыми руками. Тогда бессмысленно будет кричать
"Убивают!", ибо свершится правосудие.
Я уселся на мешок с песком. Причал был открыт всем ветрам и взорам.
Слышались бесконечные шлепки волн о сваи, внизу качались и подпрыгивали
привязанные рыбачьи лодки. У дальнего конца пирса горел фонарь. Я сидел и
смотрел на этот огонек и дальше -- в темную морскую даль. Некоторые сразу
начинают решительную борьбу с опасностью, но только не я. Этим даром я не
обладаю; у меня скорее дар предвидения. Когда же угроза становится
реальностью, я почему-то резко глупею. А потому я и сидел на мешке с песком,
тупо размышляя, сможет ли человек доплыть до Оргорейна без лодки. Воды
залива Чарисун только что очистились ото льда -- на месяц или два. Некоторое
время в ледяной воде можно, конечно, продержаться, но до порта Орготы около
двухсот километров. Впрочем, плавать я совсем не умею. Потом я стал смотреть
в сторону города и обнаружил, что ищу взглядом Аше; я все еще надеялся, что
он последует за мной, несмотря на запрет. И тут я ощутил такой жгу чий стыд,
что сразу вышел из оцепенения и вновь обрел способность мыслить трезво.
Выбора у меня не оставалось: придется дать взятку или убить его --
этого рыбака, что все еще возился о своей лодкой. Кстати, отвратительная
лодка, с ней и возиться-то не стоило. И мотор у нее никуда не годится. Еще
оставалась кража. Однако рыбаки всегда запирают моторы своих лодок. Так что
нужно сперва отомкнуть цепь, которой лодка крепится к причалу, добраться до
мотора, завести его, выбраться -- при свете яркого фонаря, что горит на
пирсе! -- в открытое море и плыть одному в Оргорейн, хотя я ни раз жизни не
плавал на моторной лодке. Довольно глупое и, пожалуй, безнадежное
предприятие. Впрочем, мне приходилось иметь дело с весельной лодкой -- на
Ледяном озере в Керме... Я еще раньше приметил одну весельную лодку,
привязанную между двумя сваями во внешнем доке. Ну что ж, увидел -- украл. Я
бросился туда прямо под удивленно уставившимися меня глазами фонарей,
спрыгнул в лодку, легко отвязал ее от причала, вставил весла в уключины и
решительно двинулся по кипящей черной воде в открытое море; отблеск фонарей
плясал и дробился на волнах. Когда я отплыл уже достаточно далеко, то на
минуту остановился, чтобы поправить одно из весел, которое туго
поворачивалось в уключине, ведь мне еще предстояло грести и грести, хотя в
глубине души я надеялся, что на следующий день меня подберет, например,
орготский патрульный корабль или какое-нибудь рыболовное судно. Нагнувшись
над уключиной, я неожиданно почувствовал столь сильную слабость, что' почти
потерял сознание и, скрючившись, застыл на банке. То было последствие
пережитого мной приступа трусости. Я и не подозревал, что способен до такой
степени струсить. Я поднял глаза и тут же на самом краю пирса увидел две
черные фигуры -- как две кривые черные ветки дерева в свете фонаря,
раскачивающегося над разделяющей нас водой. Тут до меня дошло, что мой
внезапный паралич следствие не столько пережитого страха, сколько
непроизвольного предчувствия смерти: кто-то тщательно целился в меня из
ружья.
Я сумел разглядеть это ружье у одного из них в руках. Если бы уже
перевалило за полночь, то он, по-моему, давно бы с удовольствием застрелил
меня; однако выстрел из обыкновенной винтовки производит слишком много шума
-- пришлось бы объясняться. А потому они воспользовались акустическим
ружьем. Когда жертву хотят только оглушить, то заряд рассчитывают метров на
тридцать, не больше. Не знаю, на каком расстоянии выстрел из него смертелен,
но я отплыл явно недостаточно далеко. Меня всего скрючило, и я упал на дно
лодки, извиваясь, как малый ребенок при желудочной колике. Даже вздохнуть
было трудно, потому что ослабленный расстоянием выстрел угодил мне прямо в
грудь. Поскольку они весьма скоро непременно подыскали бы моторное судно,
чтобы догнать и прикончить меня, нельзя было терять ни минуты, и я,
задыхаясь, яростно заработал веслами. Тьма лежала за моей спиной, впереди
тоже была тьма, и туда, в эту тьму, я направил свою лодку. Руки у меня
дрожали от слабости, приходилось следить, чтобы не уронить весла -- я их
почти не чувствовал. Залив остался позади; вокруг была кромешная тьма.
Пришлось ненадолго остановиться. С каждым гребком руки немели все сильнее.
Сердце билось неровными толчками, а легкие, казалось, разучились работать
вовсе. Я попытался снова грести, но не был уверен, сдвинулся ли хотя бы с
места. Тогда я решил на время осушить весла, но не смог даже поднять их.
Когда прожектор сторожевого катера засек меня, плавающего подобно снежинке
на угольно-черной воде, я даже не в силах был отвернуться от яркого света.
Они отцепили мои пальцы от весел, вынули меня из лодки и, как большую
выпотрошенную черную рыбу, втащили на палубу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111