это было вызвано препаратами, которые давали всем
заключенным, чтобы предотвратить у них наступление кеммера.
Я знал о существовании фармацевтических средств, способных уменьшить
или практически свести на нет наиболее активную фазу полового цикла
гетенианцев; они применялись в тех случаях, когда определенные условия,
медицинские показания или вопросы морали требовали воздержания. Таким
способом можно было пропустить одну или несколько фаз кеммера без особого
вреда для организма. Свободное применение этих препаратов было вполне
распространенным и даже приветствовалось. Но мне и в голову не приходило,
что ими могут кормить людей насильно, против их воли.
Причины для этого были весьма серьезны. Заключенный в состоянии кеммера
стал бы чем-то вроде детонатора в своей группе. Даже если его освободить от
работы, то как быть дальше, особенно если в данный момент среди заключенных
нет больше ни одного человека в том же состоянии? Так чаще всего и
случалось, ибо на Ферме нас было всего человек сто пятьдесят. Гетенианцу
пройти фазу кеммера без партнера крайне тяжело; а стало быть, лучше просто
избежать этого жалкого в подобных условиях состояния и связанных с ним
страданий, а заодно и необходимости освобождать людей от работы. Так что
заключенных предохраняли от наступления кеммера искусственно.
Те, кто пробыл на Ферме уже несколько лет, и психологически, и,
по-моему, в какой-то степени даже физиологически адаптировались к подобной
химической кастрации. Они напоминали рабочих волов. И были настолько же
бесстыдны и лишены каких бы то ни было желаний. Но ведь это совсем
несвойственно людям -- не иметь ни стыда, ни желаний.
Будучи уже по самой природе своей весьма организованными и
ограниченными в половой жизни, гетенианцы не страдают от особенно сильных
общественных ограничений в этой сфере. Здесь значительно меньше всяческих
условностей, общепринятых правил и норм, а также подавления проявлений
сексуальности и сексапильности, чем в любом известном мне обществе, где люди
четко противопоставлены по половым признакам. Воздержание соблюдается
исключительно по собственной воле; и всегда можно найти оправдание, если
нечаянно его нарушить. Сексуальные неврозы, расстройства и извращения
встречаются исключительно редко. На Ферме я впервые столкнулся с примером
общественно необходимого вмешательства в частную половую жизнь. Но поскольку
сексуальное влечение подавлялось насильственно, а не добровольно, это
повлекло за собой не просто и не только физиологические нарушения, но нечто
более опасное, особенно, как мне кажется, если подавление половой функции
затягивалось: тотальную пассивность.
На планете Зима не существует общественных насекомых. Гетенианцы не
создают на своей земле поселений маленьких бесполых работников-рабов, не
обладающих иными инстинктами, кроме инстинкта покорности, подчинения
интересам той общности, к которой конкретный индивид принадлежит, как это
было весьма распространено на Земле во всех древних обществах. Если бы на
планете Зима существовали муравьи, гетенианцы, вполне возможно, уже давно
попытались бы имитировать "социальное" устройство их колоний. Режим
содержания людей на Добровольческих Фермах весьма недавнее изобретение,
ограниченное пределами одного государства и практически не известное ни в
одной другой стране. Однако и это весьма зловещий признак; неизвестно, какое
направление общество этих людей, столь уязвимых в плане любого контроля над
сексуальностью, может избрать.
На Ферме Пулефен нас, как я уже говорил, явно недокармливали, а одежда
наша, прежде всего обувь, совершенно не соответствовала тамошним холодам.
Охрана -- в основном бывшие заключенные, проходящие испытательный срок, --
содержалась ненамного лучше. Основной целью пребывания здесь, как и самого
режима Фермы, было наказание людей, а не уничтожение их, и я думаю, что все
было бы вполне переносимо, если бы нас не пичкали лекарствами и не
подвергали бесконечным "осмотрам".
Некоторые заключенные проходили "осмотр" группами, человек по
двенадцать; они декламировали некий свод правил, вроде тюремного катехизиса,
получали свою порцию гормональной дряни и вновь приступали к работе. Другие
-- например политические -- подвергались допросу индивидуально каждые пять
дней, причем с применением особых наркотических средств -- "эликсира
правды".
Не знаю, что за наркотики они использовали. Не знаю, с какой целью
велись эти допросы. Понятия не имею, о чем именно меня спрашивали. Обычно я
приходил в себя только в спальне через несколько часов после допроса, лежа,
как и остальные шесть-семь моих товарищей по несчастью, на своих нарах;
кое-кто, как и я, уже через несколько часов был способен соображать, но
некоторые продолжали довольно долго оставаться в полной прострации. Когда мы
уже могли стоять на ногах, охранники отводили нас на фабрику; однако после
третьего или четвертого "осмотра" я подняться просто не смог. Меня оставили
в покое, и на следующий день я, пошатываясь, все-таки вышел на работу вместе
со своей группой. Очередной "осмотр" заставил меня беспомощно проваляться
два дня. Какой-то препарат -- то ли гормональные средства, то ли проклятый
"эликсир правды" -- явно действовал на меня токсично, и прежде всего на мою
земную нервную систему;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111