-- Мое имя Дженли Аи.
-- Это я знаю. Но вы называете меня моим родовым княжеским именем.
-- Но я ведь тоже не знаю, как можно вас называть.
-- Харт.
-- Тогда пусть я буду Аи. А кто называет друг друга просто по имени?
-- Братья или друзья, -- сказал он; эти слова прозвучали как бы
издалека -- не достать и не увидеть, -- хотя между нами было всего полметра,
да и вся палатка -- метра три по диагонали. Что ответить на это и что может
звучать более высокомерно, чем откровенность? Охладив свой пыл, я нырнул в
меховой спальник.
-- Спокойной ночи, Аи, -- сказал один инопланетянин.
И другой инопланетянин ответил:
-- Спокойной ночи, Харт.
Друг. Что значит друг в этом мире, где любой друг может стать твоей
возлюбленной с новым приходом луны? Но только не я, навсегда запертый в
рамках, своей "мужественности": не мог я быть другом Терему Харту, как и
никому другому из его расы. Расы то ли мужчин, то ли женщин. Ни тех, ни
других, но тех и других одновременно, подчиненных странным циклическим
изменениям, зависящим от фаз луны, меняющих свой пол при прикосновении
ладоней. Оборотни уже с колыбели. Мы не были с ним одной крови; не могли они
быть моими друзьями; не могло, быть между нами любви.
Мы уснули. Лишь раз я проснулся среди ночи и услышал, как густой снег,
падая, мягко шуршит снаружи.
Эстравен поднялся на рассвете и стал готовить завтрак. Разгорался ясный
день. Мы нагрузили сани и снялись с места, когда солнце едва коснулось
верхушек корявых кустарников, окаймлявших лощину. Эстравен впрягся в сани
спереди, я толкал сзади, заодно правя рулем. Снег начал покрываться
корочкой; на гладких склонах мы бежали вниз, словно ездовые собаки. В тот
день мы сначала шли по опушке лесного массива, что граничит с территорией
Фермы Пулефен, потом пошли напрямик. Лес состоял из карликовых деревьев тор,
толстых, кривоногих, с ледяными хвойными бородами. Мы не осмелились выйти на
главную дорогу, что вела прямо на север, однако порой пользовались тропками,
ведущими к лесозаготовкам. В лесу поддерживался безукоризненный порядок, там
не было ни валежника, ни подлеска, так что мы относительно легко и быстро
продвигались вперед. В лесу Тарренпет поверхность была значительно более
ровной, крутых склонов почти не попадалось. Судя по счетчику, мы прошли
почти тридцать километров, а устали гораздо меньше, чем накануне.
Одно из преимуществ зимы на планете Гетен -- долгие и светлые дни.
Орбита планеты проходит под очень незначительным углом к своей эклиптике,
так что продолжительность дня в низких и высоких широтах различается мало.
Смена сезонов здесь не зависит от северного и южного полушарий; она
происходит одновременно на всей планете вследствие ее движения по
эллиптоидной орбите. Двигаясь с наименьшей скоростью, в точке афелия Гетен
каждый раз теряет достаточно солнечного тепла, чтобы изменить к худшему и
без того тяжелые погодные условия: окончательно заморозить то, что уже стало
достаточно холодным, превращая дождливое серое лето в жестокую белоснежную
зиму. Будучи сезоном более сухим, чем остальные, зима здесь могла бы быть
даже приятной, если бы не страшные холода. Солнце при ясной погоде светит
вовсю и зимой; здесь нет медленного исчезновения света и смены полярного дня
полярной ночью, как это происходит на полюсах Земли, где холод и ночь
приходят одновременно. Зима на планете Гетен солнечная, страшно жестокая, но
все-таки... солнечнаяТри дня мы пробирались через лес Тарренпет. В тот день,
когда мы вот-вот должны были выйти из него, Эстравен сделал остановку
неожиданно рано, мы разбили лагерь, и он отправился ставить силки. Ему
хотелось поймать несколько пестри. Это одно из наиболее крупных животных
планеты, размером примерно с лису. Пестри -- яйцекладущие травоядные зверьки
с замечательным мехом, серым или белым. Однако Эстравена интересовало прежде
всего их мясо, ибо пестри вполне съедобны. В это время они как раз
мигрировали к югу огромными стаями; они так легконоги и нелюбопытны, что мы
за все эти дни видели всего двух-трех зверьков, однако снег был испещрен их
следами, особенно на прогалинах. Пестри явно направлялись к югу. Ловушки
Эстравена были полны уже через час или два. Попалось шесть зверьков. Он
освежевал тушки, подвесил на ветку несколько кусков мяса, чтобы как следует
замерзли, а из остальных приготовил рагу нам на ужин. Гетенианцы не
охотники, да здесь и не на кого охотиться: нет ни крупных травоядных, ни
крупных хищников, которые, впрочем, кишат в морях. Здесь в основном
занимаются рыбной ловлей и земледелием. Я еще никогда не видел гетенианца с
обагренными кровью животного руками. Эстравен посмотрел на белоснежные
шкурки.
-- Продав это, охотник на пестри мог бы безбедно существовать целую
неделю, -- сказал он. -- Зря пропадут. -- И протянул мне одну.
Мех был таким мягким и густым, что нежное его прикосновение почти не
ощущалось. Наши спальные мешки и куртки с капюшонами -- все было подбито
этим самым мехом, замечательно теплым и очень красивым.
-- Вряд ли стоило убивать их, -- сказал я. -- Ради рагу.
Эстравен быстро глянул на меня своими темным глазами и бросил только:
-- Нам нужен белок.
Потом отшвырнул шкурки прочь, подальше от палатки, где за ночь
русси, маленькие крысозмеи, сожрут не только сами шкурки, но и все
остальное и вылижут дочиста окровавленный снег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111