Даже Сеппель, который был настоящим волшебником и обладал куда более обширными знаниями, чем обыкновенные колдуны, предпочитал не пользоваться словами Истинной Речи в повседневных беседах, считая, что если обычные языки вполне допускают ложь, то их можно использовать и для всяких недомолвок, а также в том случае, когда не очень уверен в правильности своих суждений.
Возможно, это было частью того выбора, который люди сделали когда-то давно – отказаться от врожденного знания Древнего Языка, хотя этим языком они некогда владели так же, как и драконы. Интересно, думал Олдер, они поступили так специально, желая иметь свой собственный язык, более подходящий людям и дающий возможность лгать, нести всякую чушь и выдумывать чудеса, которых никогда не было и не будет на свете?
Драконы же говорили только на Древнем Языке. Однако всем было известно, что драконы не только способны, но любят лгать и обманывать. Прежде всего людей, конечно. А правда ли это? Ведь если «слова заклятий» истинны, думал Олдер, то вряд ли даже дракон способен использовать их для того, чтобы солгать!
Сеппель и Оникс дружно умолкли. Это была самая обычная пауза в их бесконечном разговоре: оба, видимо, несколько устали. Заметив, что Оникс даже вроде бы задремал, Олдер тихонько спросил пальнийского волшебника:
– А это правда, что драконы могут лгать, хотя и используют только Истинную Речь?
Сеппель улыбнулся.
– Это – как говорим мы на Пальне – «тот самый вопрос»! Его великий Атх задал дракону Орму тысячу лет назад в руинах Онтуэго. «Может ли дракон солгать?» – спросил волшебник. И Орм ответил: «Нет», – и дохнул на него огнем, оставив от Атха горстку пепла… Но стоит ли нам верить этой истории? Ведь что там было на самом деле, знает один лишь Орм.
«Бесконечны споры магов между собой», – подумал про себя Олдер, но вслух этого не сказал.
Оникс явно решил поспать как следует; голова его откинулась назад, суровое напряженное лицо расслабилось.
И Сеппель сказал еще тише, чем обычно:
– Олдер, я надеюсь, ты не жалеешь о том, что мы сделали в пещере Аурун? Я знаю, наш общий друг считает, что я недостаточно внятно предупредил тебя.
И Олдер, не колеблясь, ответил:
– Я ни о чем не жалею!
Сеппель молча поклонился, а Олдер быстро прибавил:
– Я понимаю, что все вы, волшебники, стараетесь сохранить Великое Равновесие. Но Древние Силы Земли ведут свой собственный отсчет, верно?
– Да. И «справедливость» их такова, что людям трудно ее понять.
– В том-то и дело. Вот и я пытаюсь понять: почему я должен был отказаться от своей профессии, чтобы мне перестали сниться сны о царстве мертвых? Какое отношение одно имеет к другому?
Некоторое время Сеппель молчал, а затем ответил – вопросом на вопрос:
– Но ведь не благодаря своему мастерству ты пришел к той каменной стене?
– Нет, конечно! – уверенно ответил Олдер. – У меня было не больше возможностей пойти туда, чем не пойти.
– Так как же ты все-таки попал туда?
– Жена позвала меня, и душа моя устремилась к ней.
Последовало длительное молчание. Затем волшебник промолвил:
– Другие тоже теряют горячо любимых жен и мужей…
– И я так говорил лорду Ястребу, но он сказал: это верно, но все же связь между двумя истинно любящими друг друга бывает порой столь тесна, что может длиться почти вечно…
– Ни одна связь не может длиться вечно, если люди разделены той каменной стеной!
Олдер посмотрел прямо в проницательные глаза волшебника, ярко горевшие на его добром смуглом лице.
– Но почему это так? – спросил он, помолчав.
– Потому что смерть прерывает всякую связь между людьми и их душами.
– Но тогда почему же эти мертвые никак не могут умереть?
Сеппель, явно застигнутый этим вопросом врасплох, изумленно уставился на Олдера.
– Прости, – сказал Олдер. – Я просто неправильно выразился. Я хотел сказать вот что: я знаю, смерть прерывает связь души и тела, и тело умирает, возвращаясь обратно в землю, а душа должна отправиться в ту темную страну, имея прежнюю телесную оболочку; но как долго душе терпеть это существование? Неужели вечно? Вечно – среди холодных камней, покрытых серой пылью, вечно в сумерках, во тьме, без единого лучика света, без любви, без малейшей радости? Мне невыносимо думать о том, что Лили останется там навечно! Почему она должна оставаться там? Почему она, точнее, ее душа, не может… – он невольно запнулся, – …быть свободной?
– Потому что там не бывает ветра! – сказал Сеппель. Взгляд у него был очень странный, а голос звучал жестко. – Искусство человека виновато в том, что ветры никогда не дуют в темной стране.
Он внимательно посмотрел на Олдера, но, казалось, видит его не очень хорошо. Лишь постепенно взгляд его прояснился, выражение лица переменилось, и он отвернулся, словно любуясь изящно выгнутым фок-марселем, полным свежего северо-западного ветра. Потом Сеппель опять быстро глянул на Олдера и сказал почти так же мягко и ласково, как всегда:
– Впрочем, об этом ты знаешь не меньше меня, друг мой. Даже больше – ты узнал все это собственной плотью, собственной кровью, и это знание стучит в твоем сердце. А я знаю только на словах. Но это старинные слова!.. Давай-ка лучше сперва доберемся до Рока, и, возможно, тамошние Мудрецы сумеют объяснить нам то, что мы тщетно пытаемся понять. А если этого не смогут разъяснить и они, то, может быть, расскажут драконы. А может быть, именно ты станешь тем человеком, который покажет нам верный путь.
– Ну да, и буду как тот самый слепец, который ведет зрячих к краю пропасти! – воскликнул с горьким смехом Олдер.
– Ах, мы и так уже стоим на самом краю пропасти!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86