— Рози, ты бы сменила тему.
— Я просто хочу поделиться с тобой своим счастьем, — отвечала Роза своим Благодатным голосом — негромким, ласковым, мягким, как стальная балка.
— Раньше нам было вместе здорово и без Благодати.
Роза глянула на нее со всеобщей любовью во взгляде, непонятным образом оскорблявшей Синь до глубины души. «Мы же были подругами, Роза!», хотелось крикнуть ей.
— Синь, как ты думаешь — почему мы здесь?
Вопрос показался ей коварным, и Синь поразмыслила, прежде чем ответить:
— Если понимать буквально, то мы здесь, потому что так распорядилось Нулевое поколение. Если же ты имела в виду «зачем», то я отказываюсь отвечать на провокационные вопросы. Спрашивать «зачем» — значит подразумевать, что существует некая цель, к которой мы сознательно движемся. Цель была у Нулевого поколения: отправить корабль к другой планете. А мы исполняем их план.
— Но куда мы движемся? — спросила Роза с той пылкой слащавостью, с тем любезным жаром, от которого Синь хотелось сжаться в комок и плевать желчью.
— К Цели. К Синдичу. И когда мы туда доберемся, мы обе будем старухами!
— А зачем мы туда движемся?
— Чтобы добыть знания и отправить их обратно, — ответила Синь словами Роксаны, потому что других у нее не было, а потом — заколебалась, осознав, что вопрос ей задан корректный, а она никогда не пыталась ни задать его себе, ни ответить. — И жить там, — добавила она. — Познавать мир. Мы живем в пути. За открытиями. Это путь «Открытия».
С этими словами она осознала смысл имени мира.
— Чтобы открыть?..
— Роза, твоим наводящим вопросам место в детском саду — «а ка-ак у нас называется эта буковка с завитушками?». Ну же, поговори со мной! Не пытайся мною крутить!
— Не бойся, ангел мой, — улыбнулась Роза в ответ на гневную вспышку. — Не бойся радости.
— И не зови меня «ангелом»! Ты нравилась мне, когда была собой, Роза.
— Не зная Благодати, я не ведала себя, — ответила Роза без улыбки, с такой потрясающей прямотой, что Синь в стыдливом изумлении отвела взгляд.
Но, уходя от Розы, она чувствовала себя обделенной. Она потеряла подругу многих лет, и возлюбленную. Когда они станут старше, им уже не съехаться, как мечтала Синь. Черта с два она станет ангелом! Но… ох, Роза, Роза…
Синь попыталась сложить стихи, но получилось только две строчки:
Мы будем видеться подчас, и не сойдемся снова,
Нас разведут одни и те же коридоры.
Что значит в замкнутом пространстве «разойтись»?
Для Синь это стало первой большой потерей. Бабушка Мейлинь была такой жизнерадостной и добродушной, а смерть ее — такой неожиданной, такой внезапной и тихой, что Синь ее как-то не восприняла до конца. Ей все время казалось, будто бабка так и живет чуть дальше по коридору, и вспоминая ее, не горевала, а утешалась в горе. А вот Розу она потеряла.
К первой своей печали Синь подошла со всем юношеским пылом и страстью. Она ходила как шальная. Какие-то участки ее сознания, похоже, повредились навсегда. Синь с такой силой возненавидела ангелов, уведших у нее Розу, что начала подумывать — не правы ли старшие кипры: людей другого происхождения понять невозможно, не стоит и пытаться. Они — другие. Лучше держаться от них подальше. Держись своих. Держись средины. Держись пути.
Даже Яо, устав от проповедующих благодать коллег из лаборатории, цитировал Длинноухого Старца: «О чем говорят — не знают. О чем знают — не говорят». note 1
ДУРАКИ

— А вы, значит, знаете? — поинтересовался Луис, когда она повторила ему эту строку. — Вы, кипры?
— Нет. Никто не знает. Просто не люблю проповедей!
— А многие любят, — ответил Луис. — Одни любят проповедовать и слушать проповеди. Всякие люди.
Только не мы, подумала Синь, но промолчала — Луис, в конце концов, не китайского происхождения.
— Не надо изображать лицом стену, — заметил Луис, — только потому, что оно у тебя плоское.
— У меня не плоское лицо. Это вообще расизм.
— Да-да. Великая Китайская Стена. Кончай, Синь. Это же я, Гибридный Луис.
— Ты не больше полукровка, чем я.
— Куда больше.
— Ты мне скажи, что Джаэль китаянка! — ухмыльнулась она.
— Нет, чистая сепра. Но моя биомать полу-европейка, полу-индуска, а отец — по четверти южно-американской крови, африканской, и половина японской, если я ничего не путаю — что бы это все ни значило. У меня, выходит, и вовсе происхождения нет, одни предки. А ты! Ты похожа на Яо и свою бабку, ты говоришь, как они, ты от них китайскому научилась, ты выросла среди сородичей, и сейчас занимаешься тем же старым кипровским отторжением варваров. Ты происходишь от самых больших расистов в истории.
— Неправда! Японцы… европейцы… севамериканцы..
Они еще немного поспорили по-дружески на основании смутных данных, и сошлись на том, что все на Дичу были расисты, а также сексисты, классисты и маньяки, повернутые на деньгах — непонятном, но неотъемлемом элементе всех исторических событий. Отсюда их занесло в экономику, которую они добросовестно пытались понять на уроках истории, и наговорили еще немного глупостей о деньгах.
Если каждый имеет доступ к тем же продуктам, одежде, мебели, инструментам, образованию, информации, работе и власти, если копить бесполезно, потому что все нужное можно получить в любой момент, если азартные игры — пустое времяпровождение, потому что нечего проигрывать, и богатство и бедность равно стали метафорами — «богатство чувств» и «нищета духа» — как можно понять значение денег?
— Все-таки они были ужасные болваны, — заметила Синь, озвучив ту ересь, которую придумывают рано или поздно все умненькие молодые люди.
— И мы такие же, — ответил Луис — может, правду, а может, нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129