- Чтобы долететь от меня до дерева, камень должен оказаться на
середине пути между мной и деревом, так? А потом - на середине пути между
той серединой пути и деревом. А потом - опять на полпути между этой
серединой и деревом. И не важно, далеко ли он залетел, всегда есть такое
место, только по правде это - время, которое лежит на полпути между тем
последним местом и деревом...

- Вы считаете, что это интересно? - перебил руководитель, обращаясь
к остальным ребятам.

- Почему он не мог долететь до дерева? - спросила десятилетняя
девочка.

- Потому что ему каждый раз нужно пролететь половину оставшегося
пути, и всегда остается половина остального пути, понимаешь?

- Может быть, просто будем считать, что ты плохо прицелился, когда
бросил камень? - натянуто улыбаясь, сказал руководитель.

- Не важно, как целиться. Он не может долететь до дерева.

- Кто подсказал тебе эту мысль?

- Никто. Я ее вроде как увидел. По-моему, я вижу, как камень
действительно...

- Хватит.

Некоторые дети разговаривали между собой, но тут вдруг замолчали,
словно онемев. Мальчик с грифельной доской стоял в наступившей тишине с
испуганным видом, хмурясь.

- Говорить - значит делиться, это искусство, требующее
сотрудничества. А ты не делишься, а просто эгоизируешь.

С другого конца зала слышались противно-бодрые звуки оркестра.

- Ты не сам об этом догадался, это было не самостоятельно. Я читал
что-то очень похожее в одной книге.

Шевек удивленно уставился на руководителя.

- В какой книге? Здесь есть такая книга?

Руководитель встал. Он был вдвое выше и втрое грузнее своего
противника, и по его лицу было ясно, что он терпеть не может этого ребенка;
но в эго позе не было угрозы физического насилия, только утверждение своей
власти, немного ослабленное его раздраженным ответом на странный вопрос
ребенка: "Нет! И прекрати эгоизировать!" - Потом он снова заговорил
певуче-наставительным тоном:

- Это, в сущности, прямо противоположно тому, к чему мы стремимся в
группах "Учись говорить и слушать". Речь - это функция, имеющая два
направления. В отличие от большинства из вас, Шевек еще не готов понять
это, и поэтому его присутствие нарушает работу нашей группы. Ты же и сам
это чувствуешь, Шевек, не так ли? Я бы предложил тебе найти группу, которая
работает на твоем уровне.

Больше никто ничего не сказал. Молчание и громкая, неприятная музыка
не прекращались; мальчик отдал доску и вышел из круга. Выйдя в коридор, он
остановился. Группа, из которой он ушел, под руководством преподавателя
начала по очереди сочинять групповой рассказ. Шевек прислушивался к их
приглушенным голосам и к своему все еще колотившемуся сердцу. В его ушах
стоял звон, не от оркестра, а тот, который слышится, когда стараешься не
разреветься; он и раньше несколько раз замечал этот звон. Ему было
неприятно слушать его и не хотелось думать про камень и дерево, поэтому он
стал думать про Квадрат. Квадрат состоял из чисел, а числа - всегда
спокойные и прочные; когда он делал какую-нибудь ошибку, он мог обратиться
к ним, потому что в них не было ни ошибок, ни недостатков. Не так давно он
впервые представил себе этот Квадрат, узор в пространстве, как узоры,
которые музыка рисует во времени: квадрат из первых девяти целых чисел, с 5
в центре. Как ни складывай числа в рядах, всякий раз получается одно и то
же число, всякое неравенство уравновешивается; смотреть на это было
приятно. Если бы только суметь собрать группу, которой было бы интересно
разговаривать о таких вещах; но это нравится только нескольким мальчикам и
девочкам постарше, а им некогда. А что это за книга, про которую говорил
руководитель? Может, она вся - из чисел? Может, там объяснение, как камень
долетает до дерева? Дурак он, что рассказал им эту шутку про камень и
дерево, никто даже и не понял, что это шутка, прав был руководитель. У
Шевека заболела голова. Он стал смотреть внутрь себя, внутрь, на спокойные
узоры.

Если бы какая-нибудь книга вся была написана одними только числами, в
ней все было бы правдой. Она была бы справедливой. Когда говоришь словами,
всегда все получается не совсем так. Когда говоришь какие-то вещи словами,
они перекручиваются, перепутываются между собой, вместо того, чтобы
оставаться незапутанными и подходить друг к другу. Но под Словами, в
центре, как в центре Квадрата, все получается, как надо. Все может
измениться, но ничего не пропадет. Если видишь числа, то сможешь увидеть и
это, увидеть равновесие, узор. Видишь основание, на котором стоит мир. И
оно - прочное.

Шевек научился ждать. Он это хорошо умел, стал специалистом по этой
части. Впервые он овладел этим искусством, когда ждал, чтобы вернулась его
мать Рулаг, хотя это было так давно, что он уже не помнил этого; а
усовершенствовался в нем, постоянно ожидая своей очереди, ожидая
возможности поделиться, ожидая, когда поделятся с ним. В восемь лет он
спрашивал: "почему", и "как", "а что, если",- но редко спрашивал: "когда".

Он ждал, чтобы отец приехал и взял его на побывку. Ждать пришлось
долго: шесть декад. Палат получил краткосрочное назначение в систему
техобслуживания на Заводе Регенерации Воды, а после этого собирался
провести декаду на пляже в Маленнине, где был намерен плавать, и отдыхать,
и совокупляться с женщиной по имени Пипар. Все это он объяснил сыну. Шевек
доверял ему, и он заслуживал доверия. Когда шестьдесят дней кончились, он
подошел к детским общежитиям в Широких Равнинах, длинный, худой,
выглядевший еще печальнее, чем всегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96