- Ты не имеешь права спрашивать, почему. Потому что, если спросишь,
мы можем тебя побить, а тебе придется стерпеть это, и никто тебе не
поможет. Потому что мы можем тебе напинать по яйцам, а ты не имеешь права
дать нам сдачи. Потому что ты не свободен. Ну, как, хочешь довести это дело
до конца?

- А то! Стукни меня.

Тирин, Шевек и заключенный стояли лицом друг к другу,- странная
замершая группа вокруг фонаря, в темноте, среди тяжелых стен фундамента.

Тирин улыбнулся - дерзко, с наслаждением:

- Ты мне не указывай, что мне делать, спекулянт поганый. Заткнись и
лезь в камеру! - И, когда Кадагв повернулся, чтобы выполнить приказание,
Тирин выпрямленной рукой толкнул его в спину, так что он с размаху упал.
Кадагв резко охнул, то ли он неожиданности, то ли от боли, и сел, держась
за палец, ободранный или выбитый о заднюю стенку камеры. Шевек и Тирин
молчали. Они стояли неподвижно, с нич его не выражающим лицами, в роли
тюремщиков. Теперь уже не они играли эту роль, она сама владела ими.
Младшие мальчики вернулись, неся холумовый хлеб, дыню и бутылку воды; они
разговаривали между собой, но странное молчание у камеры сразу же охватило
и их. Еду и воду просунули в камеру, дверь подняли и заклинили. Кадагв
остался один в темноте. Остальные столпились вокруг фонаря. Гибеш
прошептал:

- А куда он будет писать?

- В постель,- сардонически-четко ответил Тирин.

- А если он какать захочет? - спросил Гибеш и вдруг звонко
засмеялся.

- Что смешного в том, что человек хочет какать?

- Я подумал... вдруг он не увидит... в темноте...- Гибеш не сумел
толком объяснить, что его так рассмешило. Они все начали хохотать - без
объяснений, захлебываясь смехом, пока не стали задыхаться. Все понимали,
что мальчику, запертому там, внутри, слышно, как они смеются.

В детском общежитии уже прошел отбой, свет погасили, и многие взрослые
уже тоже легли спать, хотя кое-где в бараках еще горел свет. Улица была
пуста. Мальчишки с хохотом неслись по ней, окликая друг друга, вне себя от
радостного сознания, что у них есть общая тайна, что они мешают другим, что
они озорничают. В своем общежитии они перебудили половину ребят, гоняясь
друг за другом по холлам и между кроватями. Никто из взрослых не вмешался;
постепенно шум затих.

Тирин и Шевек еще долго сидели на кровати Тирина и шептались. Они
решили, что Кадагв сам нарвался, и теперь пусть сидит в тюрьме целых две
ночи.

Во второй половине дня из группа собралась в мастерской регенерации
пиломатериалов, и мастер спросил, где Кадагв. Шевек переглянулся с Тирином.
Не ответив, он почувствовал себя умным, хитрым, могущественным. Но когда
Тирин спокойно ответил, что он, наверно, сегодня пошел в другую группу, эта
ложь неприятно поразила Шевека. Ему вдруг стало не по себе от своего
чувства тайного могущества: у него зачесались ноги, загорелись уши. Когда
мастер обратился к нему, он резко вздрогнул от страха, или тревоги, или от
какого-то подобного чувства, которого он раньше никогда не испытывал; это
было что-то вроде смущения, только хуже: глубоко внутри и мерзкое... Он
заделывал и шлифовал песком дырки от гвоздей в трехслойных холумовых досках
и сами доски шлифовал песком до шелковистой гладкости. И каждый раз, как он
заглядывал в свои мысли, в них оказывался Кадагв. Это было отвратительно.

Гибеш, которого они поставили часовым после обеда, с встревоженным
видом к Тирину и Шевеку.

- Мне послышалось, что Кад там что-то говорит. Каким-то чудным
голосом.

Все помолчали.

- Мы его выпустим,- сказал Шевек.

Тирин напустился на него:

- Да брось ты, Шев, чего ты сопли-то распустил. Не впадай в
альтруизм! Пусть досидит до конца, тогда сам себя потом уважать сможет.

- Какой, к черту, альтруизм. Я хочу себя уважать,- ответил Шевек и
направился к учебному центру. Тирин знал его; он больше не стал тратить
время на спор с ним, а пошел следом. Одиннадцатилетние плелись сзади. Они
проползли под зданием к камере. Шевек вышиб одну подпорку, Тирин - вторую.
Дверь тюрьмы с глухим грохотом упала наружу.

Кадагв лежал на земле на боку, свернувшись калачиком. Он сел, потом
очень медленно встал и вышел наружу. Он сутулился больше, чем было нужно
из-за низкого потолка, и часто-часто мигал от света фонаря, но выглядел,
как обычно. Воняло от него невероятно. Пока он сидел в камере, у него
неизвестно почему сделался понос. В камере было нагажено, на рубашке у него
были мазки желтого кала. Когда при свете фонаря он увидел это, он попытался
прикрыть их рукой. Никто ничего не сказал.

Когда они выползли из-под здания и повернули к общежитию, Кадагв
спросил:

- Сколько прошло-то?

- Около тридцати часов, считая первые четыре.

- Долго,- без особого убеждения сказал Кадагв.

Когда они отвели его в душевую отмываться, Шевек бегом кинулся в
уборную. Там он наклонился над унитазом, его стало рвать. Спазмы
прекратились только через четверть часа. Когда они прошли, он почувствовал
себя совершенно вымотанным, ноги у него дрожали. Он пошел в общую комнату
отдыха, немножко почитал физику и рано ле г спать. Ни один из всех пятерых
больше ни разу не подходил к тюрьме под учебным центром. Никто из них ни
разу не упомянул об этом случае, кроме Гибеша, который однажды похвастался
им нескольким мальчикам и девочкам постарше; но они ничего не поняли, и он
перестал говорить об этом.

Высоко над Региональным Институтом Благородных и Материальных Наук
Северного Склона стояла Луна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96