Шевек хотел бы
написать статью, в которой была бы показана связь идей Одо с идеями
темпоральной физики, особенно - влияние Причинной Обратимости на то, как
Одо трактует проблему цели и средств. Но в восемнадцать лет ему не хватало
знаний, чтобы написать такую статью, а если он не сумеет в скором времени
вернуться из этой чертовой Пыли к физике, у него этих знаний вообще никогда
не будет.

По ночам в лагерях Проекта "Лес" все кашляли. Днем они кашляли меньше;
они были слишком заняты, чтобы кашлять. Эта пыль была их врагом, мелкая,
сухая гадость, забившая горло и легкие; их врагом и их подопечной, их
надеждой. Когда-то эта пыль лежала в тени деревьев, густая и темная. Быть
может, после их долгого труда опять станет так.

Лист зеленый из камня выводит она,

Ключ прозрачный - из сердца скалы...

Гимар все время напевала про себя эту мелодию, и теперь, возвращаясь
жарким вечером по равнине в лагерь, она пропела эти слова вслух.

- Кто? Какая "она"? - спросил Шевек.

Гимар улыбнулась. Ее широкое шелковистое лицо было измазано пылью,
местами спекшейся, все волосы были в пыли, от нее сильно и приятно пахло
потом.

- Я выросла на Южном Взгорье,- ответила она.- Там, где живут
рудокопы. Это песня рудокопов.

- Каких рудокопов?

- Разве ты не знаешь? Людей, которые уже были здесь, когда прибыли
Поселенцы. Некоторые из них остались и присоединились к общине. Рабочие с
золотых рудников, с оловянных рудников. У них еще есть свои праздники и
свои песни. Тадде ("папа". Маленький ребенок может называть "тадде" и
"мамме" любого взрослого. "Тадде" Гимар мог быть ей отцом, дядей или просто
взрослым - не родственником ей, относившимся к ней с отцовской или
дедовской привязанностью. Она могла называть "тадде" или "мамме" нескольких
человек, но это слово употребляется в более специфических случаях, чем
"аммар" (брат/сестра), которым можно называть любого) был рудокопом, он мне
это пел, когда я была маленькая.

- Ну, так кто же "она"?

- Не знаю, просто в песне так говорится. Разве мы здесь делаем не то
же самое? Выводим зеленые листья из камней!

- Звучит, как религия.

- Да ну тебя с твоим заумными книжными словами. Просто песня такая.
Ой, хоть бы вернуться в тот лагерь, там хоть поплавать можно было бы. От
меня воняет!

- И от меня воняет.

- От нас всех воняет.

- Из солидарности...

Но теперешний лагерь был в пятнадцати километрах от Темаэ и плавать
можно было только в пыли.

В лагере был мужчина, имя которого звучало похоже на имя Шевека:
Шевет. Когда звали одного, откликался другой. Из-за этой случайной схожести
Шевек чувствовал к этому человеку что-то вроде сродства, особую связь с
ним, иную, чем братская. Пару раз он ловил на себе взгляд Шевета. Пока они
еще не разговаривали друг с другом.

Первые декады в проекте "Лес" Шевек провел в молчаливом негодовании.
Людей, избравших для себя работу в центрально-функциональных областях,
таких, как физика, не следует перебрасывать на все эти проекты и
специальные трудовые повинности. Разве не без нравственно заниматься делом,
которое тебе не нравится? Эту работу надо делать, но ведь очень многим
совершенно все равно, куда их направляют, и они все время меняют занятия;
вот пусть бы они и вызвались сюда. Эту работу каждый дурак сумеет делать.
Собственно говоря, очень многие умеют ее делать лучше, чем он. Раньше он
всегда гордился своей силой, и на сменном "дежурстве десятого дня" всегда
добровольно вызывался на тяжелые работы; но здесь тяжело работать
приходилось ежедневно, по восемь часов в день, в пыли, на жаре. Весь день
он ждал вечера, когда он сможет остаться один и подумать - и как только он
после ужина добирался до спальной палатки, голова его сама падала, и он
спал до рассвета, как убитый, и ни одна мысль даже не заглядывала к нему в
голову.

Товарищи по работе казались ему тупыми и хамоватыми, и даже те, кто
был моложе его, обращались с ним, как с мальчишкой. Презирая все вокруг и
негодуя, он находил удовольствие только в том, чтобы писать своим друзьям
Тирину и Роваб письма кодом, который они придумали в Институте. Это был
комплекс словесных эквивалентов для специальных символов темпоральной
физики. Будучи записаны, они казались осмысленным письмом, но на самом деле
не имели смысла, за исключением скрывавшегося за ними уравнения или
философской формулы. У Шевека и Роваб уравнения были настоящими. Письма
Тирина были очень забавны и убедили бы любого, что в них говорится о
действительных чувствах и событиях, но физика в них вызывала сомнения. С
тех пор, как Шевек обнаружил, что может составлять такие головоломки
мысленно, ковыряя тупой лопатой дырки в скале во время пыльной бури, он
часто посылал их друзьям. Тирин ответил несколько раз, Роваб - только раз.
Она была холодной девушкой, он знал, что она холодная. Но никто из них там,
в Институте, не знает, как ему плохо. Их, небось, не мобилизовали как раз в
тот момент, когда они начали самостоятельные исследования, сажать эти
проклятые деревья. Их центральная функция не пропадает зря. Они работают:
делают то, что хотят делать. А он не работает - из него извлекают работу.

И все же странно, как гордишься тем, что вы здесь все вместе сделали
- какое это дает удовлетворение. И некоторые из товарищей по работе
оказались просто необыкновенными людьми. Гимар, например. Сначала ее
мускулистая красота пугала его, но теперь он достаточно окреп, чтобы желать
ее.

- Гимар, побудь сегодня ночью со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96