- Ох, нет,- сказала она и взглянула на него с таким удивлением, что
он с достоинством страдания сказал:

- А я думал - мы друзья.

- Мы и есть друзья.

- Но тогда...

- У меня есть партнер. Он там, дома.

- Могла бы и сказать,- покраснев, пробормотал Шевек.

- Да мне и в голову не пришло, что надо сказать. Ты извини, Шев.

Она посмотрела на него с таким сожалением, что он со слабой надеждой
сказал:

- А может...

- Нет. В партнерстве так не поступают - кусочек ему, а кусочек
комуто.

- Я считаю, что пожизненное партнерство, по существу, противоречит
одонианской этике,- резко и педантично сказал Шевек.

- Фигня,- ответила Гимар своим кротким голосом.- Иметь - плохо,
делиться - хорошо. Что же человек может разделить с другим больше, чем
самого себя, всего себя, всю свою жизнь, все ночи и все дни?

Он сидел, зажав руки между коленями, наклонив голову, длинный мальчик,
худой - кожа да кости, безутешный, еще не ставший взрослым.

- Я на это не способен,- сказал он после долгой паузы.

- Ты?

- Я по-настоящему еще никого не знал. Ты же видишь - я не смог тебя
понять. Я отрезан. Не могу ни к кому пробиться. И никогда не смогу. Глупо
мне было бы думать о партнерстве. Такие вещи - для... для людей.

Робко, не кокетливо, а с робостью глубокого уважения Гимар положила
руку ему на плечо. Она не стала утешать его, не стала говорить ему, что он
такой же, как все. Она сказала:

- Я никогда не встречу другого такого, как ты, Шев. Я никогда тебя не
забуду.

Но все равно, отказ есть отказ. Несмотря на всю ее деликатность, он
ушел от нее с раненой душой и сердитым.

Погода была очень жаркая, прохлада приходила лишь на час, перед самой
зарей.

Однажды вечером, после ужина, к Шевеку пришел человек по имени Шевет.
Это был коренастый, красивый парень лет тридцати.

- Мне надоело, что меня путают с тобой,- сказал он.- Называйся
какнибудь по-другому.

Раньше Шевек растерялся бы от такой угрюмой агрессивности. Теперь он
просто ответил тем же.

- Сам смени себе имя, если оно тебе не нравится,- сказал он.

- Ты один из этих спекулянтишек, которые ходят в школу, чтобы ручки
не запачкать,- заявил Шевет.- Мне всегда хотелось хоть одному из вас
навтыкать.

- А ты меня спекулянтом не обзывай! - ответил Шевек, но это была не
словесная перепалка. Шевет ударил его так, что он согнулся по полам. Он
сумел несколько раз дать сдачи, потому что у него были длинные руки и
больше злости, чем ожидал его противник; но перевес был не на его стороне.
Несколько человек остановились, посмотрели, увидели, что дерутся честно, но
ничего интересного в этом нет, и пошли д альше. Примитивная драка их не
возмущала и не привлекала. Шевек не звал на помощь, значит, никого, кроме
него самого, это не касалось. Когда он пришел в себя, оказалось, что он
лежит навзничь на земле, в темном проходе между двумя палатками.

Несколько дней у него звенело в правом ухе; губа была рассечена и
долго не заживала из-за пыли, которая растравляла все ранки. С Шеветом они
больше ни разу не разговаривали. Шевек видел его издали, у других костров,
и не чувствовал к нему вражды. Шевет дал ему все, что имел, и он принял
этот удар, хотя долгое время не пытался дать ему оценку и не задумывался о
его природе. К тому времени, как он сделал это, его уже невозможно было
отличить от другого дара, от другой эпохи в его взрослении. Девушка, одна
из новеньких в его рабочей команде, подошла к нему точно так же, как тогда
Шевет - в темноте, когда он только что отошел от костра, и губа у него еще
не зажила... Он никогда не мог вспомнить, что она сказала; она заигрывала с
ним; его реакция опять была простой. В ночи они ушли на равнину, и там она
отдалась ему. Это был ее дар, и он принял его. Как у всех детей Анарреса, у
него был большой опыт сексуального общения как с девочками, так и с
мальчиками, но и он, и они были детьми; он ни разу не проник дальше
простого удовольствия, кроме которого, как он считал, ничего в этом нет.
Бэшун, опытная в наслаждении, приобщила его к самой сути сексуальности, где
нет ни злобы, ни неумелости, где два тела, стремящиеся соединиться друг с
другом, в своем стремлении уничтожают момент и выходят за пределы своих
"я", и выходят за пределы времени.

Сейчас все было так легко, так легко и прекрасно, в теплой пыли, под
звездами. А дни были долгими, и жаркими, и яркими, и пыль пахла, как тело
Бэшун.

Теперь он работал в посадочной бригаде. С Северо-Востока пришли
грузовики, полные крошечных деревьев, тысяч саженцев, выращенных в Зеленых
Горах, в поясе дождей, где в год выпадало до сорока дюймов дождя. Они
сажали деревья в пыль.

Когда это работа была закончена, пятьдесят бригад, которые проработали
здесь весь второй год, уехали на грузовиках-платформах, и, уезжая,
оглядывались назад. Они увидели, что они сделали. Чуть заметная зеленая
дымка покрывала бледные изгибы и уступы пустыни. На мертвой земле лежал,
едва касаясь ее, покров жизни. Они кричали "ура", пели, перекрикивались с
грузовика на грузовик. На глаза Шевека навернулись слезы. Он подумал: "Лист
зеленый из камня выводит она..." Гимар уже давно перевели обратно на Южное
Взгорье.

- Чего это ты гримасы строишь? - спросила Бэшун, прижимаясь к нему
на трясущейся платформе и водя рукой по его твердому, побелевшему от пыли
предплечью.

- Женщины,- говорил Вокеп на грузовой автостанции в Оловянных Рудах
(Юго-Запад).- Женщины думают, что ты - ихняя собственность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96