.. Шевек прогнал эти скучные мысли. Комната была симпатичная и, в
сущности, не так уж сильно отличалась от отдельной комнаты в любом бараке.

В этой комнате ему приснилась Таквер. Ему снилось, что она - рядом с
ним в этой постели, ее тело прижимается к его телу... но где они, в какой
они комнате? Что это за комната? Оказалось, что они вместе на Луне, там
холодно, и они идут по ней вместе. Луна оказалась совсем плоской и сплошь
засыпанной голубовато-белым снегом, но слой снега был тонкий, и его легко
было отбросить ногой и увидеть светящуюся белую лунную поверхность. Она
была мертвая, это было мертвое место.

- По правде она не такая,- сказал он Таквер, потому что знал, что ей
страшно. Они шли к какой-то далекой черте, казавшейся тонкой и прозрачной,
как пластик, к далекой, едва видной преграде, тянувшейся поперек белой
заснеженной равнины. В глубине души Шевек боялся подойти к ней, но сказал
Таквер:

- Мы уже скоро дойдем.

Она ничего не ответила.

Глава шестая АНАРРЕС

Когда Шевека выписали из больницы, где он провел декаду, навестить его
зашел сосед из 45-ой комнаты, математик. Он был очень высокий и худой. Один
глаз у него косил - вовремя не провели коррекцию - и поэтому невозможно
было понять, действительно ли он смотрит на тебя, а ты - на него. Он и
Шевек уже год мирно сосуществовали в бараке Института, ни разу не
обменявшись целой фразой.

Теперь Десар вошел и внимательно посмотрел на Шевека (или мимо него).

- Как? - спросил он.

- Спасибо, отлично.

- Может, обед сюда?

- С твоим? - спросил Шевек, невольно переняв телеграфный стиль
Десара.

- Ладно.

Десар принес из институтской столовой поднос с двумя обедами, и они
вместе поели в комнате Шевека. Три дня, пока Шевек не окреп настолько, что
смог выходить из дома, Десар по утрам и по вечерам носил из столовой еду.
Почему Десар делал это, понять было трудно. Он не был общителен, и
перспективы братства для него, по-видимому, значили мало. Одной из причин,
по которым он сторонился людей, было стремление скрыть свою нечестность: он
был либо ужасающим лентяем, либо откровенным собственником, потому что 45-я
комната была забита вещами, держать которые у себя он не имел ни права, ни
основания: там были тарелки из столовой, библиотечные книги, набор
инструментов для резьбы по дереву со склада, снабжающего инструментом и
материалом ремесленников, микроскоп из какой-то лаборатории, восемь разных
одеял, полный стенной шкаф одежды, часть которой явно была велика Десару не
только сейчас, но и всегда, а остальную он, по-видимому, носил, когда ему
было лет десять. Похоже было, что он ходит по распределителям и берет вещи
охапками - и нужные, и ненужные.

- Зачем ты держишь у себя весь этот хлам? - спросил Шевек, когда
Десар в первый раз пустил его в свою комнату. Десар задумчиво уставился
кудато между Шевеком и стеной и рассеянно ответил:

- Накапливается.

Избранная Десаром область математики была до такой степени сложна, что
никто в ни в Институте, ни в Математической Федерации не мог толком следить
за его работой. Именно поэтому он ее и выбрал. Он был уверен, что Шевек
руководствовался теми же мотивами.

- Да ну, к черту,- говорил он,- работа? Место здесь хорошее.
Последовательность, Одновременность - фигня.

Порой Десар нравился Шевеку, порой те же самые качества вызывали у
Шевека отвращение. Однако, он намеренно не отдалялся от Десара - это было
частью его решения изменить образ жизни.

Болезнь заставила его понять, что если он и дальше будет пытаться жить
в одиночестве, то вообще не выдержит. Он рассматривал это в нравственном
аспекте и безжалостно судил себя. До сих пор он хранил себя для себя,
вопреки этическому императиву братства. Шевек в двадцать один год не был
ханжой в строгом смысле слова, пот ому что его нравственность была
страстной и решительной; но она все еще была лишена гибкости - упрощенное
одонианство, преподанное детям взрослыми посредственностями, проповедь,
ставшая частью его внутреннего мира.

До сих пор он поступал неправильно. Теперь он должен поступать
правильно. Так он и сделал.

Он запретил себе заниматься физикой пять вечеров из десяти. Он
добровольно вызвался работать в комиссиях по управлению институтскими
бараками. Он стал ходить на собрания Физической Федерации и Синдиката
Членов Института. Он вступил в группу, занимавшуюся упражнениями по
биологической обратной связи и тренировкой биотоков мозга. В столовой он
заставлял себя садиться за большие столы, а не сидеть за маленьким столом,
загородившись книгой.

Удивительно: люди, казалось, давно ждали его. Они принимали его в свою
компанию, радовались ему, приглашали делить с ними постель и досуг. Они
всюду водили его с собой, и за три декады он узнал об Аббенае больше, чем
за весь предыдущий год. Он ходил с компаниями жизнерадостной молодежи на
стадионы, в ремесленные центры, в бассейны, в музеи, в театры, на
фестивали, на концерты.

Концерты: они были откровением, потрясающей радостью.

Здесь, в Аббенае, он до сих пор не бывал на концертах, отчасти потому,
что считал музыку не столько тем, что слушают, сколько тем, что исполняют.
Ребенком он всегда пел или играл на каком-нибудь инструменте в местных
хорах и ансамблях; это доставляло ему удовольствие, но способности у него
были небольшие. И это было все, что он знал о музыке.

В учебных центрах преподавались все технические навыки, необходимые
для того, чтобы заниматься искусствами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96