Без такой работы она бы не была удовлетворена. Но эта работа ни
в коей мере не была для нее достаточной. Большая часть того, что
происходило в уме и духе Таквер, имело очень мало отношения к
ихтиогенетике.

Она была глубоко, страстно привязана к живым существам, к растениям, к
земле. Эта привязанность, носящая невыразительное название "любовь к
природе", была, по мнению Шевека, гораздо шире, чем любовь. Он считал, что
есть души, пуповина которых осталась не перерезанной. Они остались не
отнятыми от груди вселенной. Они не считают смерть врагом; они с
удовольствием ждут того момента, когда сгниют и превратятся в
перегной.Странно было видеть, как Таквер берет в руки лист или даже камень.
Она становилась продолжением его, а он - ее.

Она показала Шевеку аквариумы с морской водой в их исследовательской
лаборатории, там было пятьдесят видов рыб, а то и больше; большие и
маленькие, неброские и ярко-пестрые, изящные и гротескные. Он пришел в
восторг и почувствовал даже благоговейный страх.

Три океана Анарреса были настолько же полны живыми существами,
насколько суша была пуста. В течение нескольких миллионов лет моря не были
соединены одно с другим, поэтому в каждом море эволюция форм жизни шла
своим путем. Разнообразие этих форм ошеломляло. Шевеку раньше и в голову не
приходило, что живая природа может размножаться так безудержно, так пышно,
так обильно; что, в сущности, изобилие, быть может, и есть основное
свойство жизни.

На суше растениям жилось неплохо, так как они росли поодаль одно от
другого, и вместо листьев у них были шипы, хвоя или колючки; но те
животные, которые попытались было дышать воздухом, отказались от этой
мысли, когда в климате планеты началась тысячелетняя эпоха пыли и засухи.
Выжили бактерии (многие из них были литофагами) да несколько сот видов
червей и ракообразных.

Человек втиснулся в эту тесную экологию осторожно и с опаской. Если он
ловил рыбу, то не слишком жадно, и обрабатывал землю, используя для
удобрения главным образом органические отходы, он мог найти себе место в
этой экологии. Но втиснуть в нее хоть кого-нибудь еще он не мог. Для
травоядных не было травы. Для хищников не было травоядных. Не было
насекомых, чтобы опылять цветковые растения; все ввезенные с Урраса
плодовые деревья опыляли вручную. С Урраса не завезли никаких животных,
чтобы не подвергать опасности хрупкое равновесие жизни. Прибыли только
Первопоселенцы, причем настолько тщательно отдраенные и изнутри, и снаружи,
что привезли с собой минимум своей личной флоры и фауны. Даже блохи - и те
не добрались до Анарреса.

- Мне нравится биология моря,- сказала Таквер Шевеку у аквариумов,-
потому что она такая сложная, все так переплетено между собой... настоящая
паутина. Эта рыба ест ту рыбу, а та - мелкую рыбешку, а мелкая рыбешка -
жгутиковых, а они - бактерий, и все сначала. На суше есть только три типа,
и все - не хордовые... если не считать человека. В биологическом аспекте
это странная ситуация. Мы, анаррести, противоестественно изолированы. На
старой Планете на суше есть восемнадцать типов животных; там есть такие
классы, как насекомые, в которых столько видов, что их до сих пор не сумели
сосчитать, а в некоторых из этих - миллиарды особей. Ты только представь
себе: куда ни глянь, всюду животные, другие существа, разделяют с тобой
землю и воздух. Человек настолько сильнее ощутил бы себя частью...- Ее
взгляд следовал за проплывавшей в сумраке аквариума голубой рыбкой. Шевек
напряженно следил за путем рыбки и за ходом мысли Таквер. Он долго бродил
между аквариумами и потом часто возвращался с Таквер в лабораторию, к
аквариумам, смиряя свою гордыню физика перед существованием созданий, для
которых настоящее вечно, существ, которые не оправдываются и не нуждаются в
том, чтобы оправдывать перед человеком свой образ жизни.

Большинство анаррести работало по пять-семь часов в день, с
двумя-четырьмя выходными в декаду. Обо всех деталях - в котором часу
выходить на работу, сколько часов работать, какие дни - выходные, и так
далее - каждый договаривался со своей рабочей командой, или бригадой, или
синдикатом, или координирующей федерацией, в зависимости от того, на каком
уровне могла быть достигнута оптимальная эффективность совместной работы.
Таквер сама планировала свои исследования, но и у работы, и у рыб были свои
запросы, которыми нельзя было пренебрегать; и она проводила в лаборатории
ежедневно от двух до десяти часов, без выходных. У Шевека теперь было два
преподавательских назначения: курс математики повышенного типа в учебном
центре и такой же курс в Институте. Оба курса он вел по утрам, и к полудню
возвращался в их комнату. Обычно Таквер еще не было. В здании стояла полная
тишина. Солнце в это время еще не доходило до двойного окна, выходившего на
юг и на запад, на город и на равнины; в комнате было прохладно и полутемно.
Изящные концентрические динамические объекты, подвешенные к потолку, на
разной высоте, двигались с сосредоточенной на самих себе четкостью,
беззвучно, таинственно, как идут процессы в органах живого существа или
мыслительные процессы. Шевек садился за стол у окна и начинал работать -
читать, делать заметки или считать. Постепенно солнечный свет входил в
комнату, передвигался по бумагам на столе, по его рукам на бумагах и
заполнял комнату сиянием. А он работал. Ошибки и бесплодные усилия прошлых
лет оказались основой, фундаментом, заложенным вслепую,
но заложенным правильно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96