Если бы он мог сказать, что это его книга...

Шевек с горечью сказал:

- Да мне с ним что этой книгой поделиться, что с тобой.

- Шев, не смотри на это так. Ведь важна сама книга - ее идеи. Вот
послушай. Мы ведь хотим оставить этого ребенка, который должен родиться, у
себя, пока он маленький, мы хотим его любить. Но если бы по какой-то
причине он должен был бы умереть, если останется у нас, если бы он смог
выжить только в яслях, если бы нам никогда нельзя было бы его видеть, даже
знать его имя, что бы мы выбрали? Оставить себе мертвого? Или дать жизнь?

- Не знаю,- сказал Шевек. Он взялся за голову, до боли потер лоб.-
Да, конечно. Да. Но это... Но я...

- Брат, милый,- сказала Таквер. Она стиснула руки на коленях, но не
потянулась к нему.- Не важно, какое на книге имя. Люди поймут. Истина -
сама книга.

- Эта книга - я,- сказал он. Потом закрыл глаза и замер. Тогда
Таквер подошла к нему, робко, касаясь его так осторожно и ласково, точно
прикасалась к ране.

В начале 164 г. в Аббенае был издан первый, неполный, жестко
отредактированный вариант "Принципов Одновременности", соавторами которого
числились Сабул и Шевек. КПР печатало только самые важные протоколы и
директивы, но Сабул имел влияние в Федерации Печати и убедил их в высокой
пропагандистской ценности этой книги за пределами Анарреса. Уррас, сказал
он, ликует от того, что на Анарресе - засуха и угроза голода; последняя
партия доставленных с Урраса журналов полна предсказаний неминуемого краха
одонианской экономики. Какое опровержение было бы весомее этого,- говорил
Сабул; весомее, чем публикация крупной, чисто теоретической работы,
монументального научного труда, который, как он писал во втором варианте
своей рецензии, "возвышается над материальными невзгодами, доказывая
неистощимую жизнеспособность Одонианского Общества и его торжество над
анархской собственнической идеологией во всех областях человеческой мысли".

Поэтому работа была напечатана; и пятнадцать из трехсот экземпляров
отправились на борт иотийского грузового планетолета "Внимательный". Шевек
даже не открыл печатный материал книги. Но в посылку, предназначенную для
экспорта, он вложил рукописный экземпляр исходного, полного варианта. На
обложке он написал, что автор просит передать эту рукопись и его привет
д-ру Атро на Факультет Благородной Науки Иеу-Эунского Университета. Не было
сомнения, что Сабул, который должен был окончательно разрешить отправление
посылки, заметил это добавление. Вынул ли он рукопись или оставил, Шевек не
знал. Он мог конфисковать ее просто назло; мог и пропустить ее, зная, что
сокращенный и оскопленный им вариант не произведет на уррасских физиков
желаемого впечатления. Шевеку он ничего не сказал про рукопись. Шевек о ней
не спросил.

Той весной Шевек вообще мало разговаривал. Он добровольно отправился
на строительство нового водорегенерационного завода в Южном Аббенае и
большую часть дня либо проводил на этой работе, либо преподавал. Он
вернулся с своим субатомным исследованиям и часто проводил вечера в
Институте - на ускорителе или в лабораториях, со специалистами по
частицам. С Таквер и с друзьями он держался спокойно, серьезно, ласково и
холодно.

У Таквер сделался очень большой живот и походка человека, который
несет большую, тяжелую корзину, полную белья. Она не бросала работу в
рыбных лабораториях, пока не нашла и не обучила подходящую замену себе,
после чего отправилась домой и начала рожать, на декаду с лишним позже
срока. Шевек вернулся домой перед вечером.

- Сходи-ка за акушеркой,- сказала Таквер.- Скажи ей, что схватки -
через каждые четыре-пять минут, но особенно не учащаются, так что можешь не
очень спешить.

Но он заспешил; а когда оказалось, что акушерки нет на месте, его
охватила паника. Не было ни акушерки, ни квартального медика, и они не
оставили на двери записки, где их искать, хотя обычно оставляли. У Шевека
больно заколотилось сердце, и все стало ему ужасающе ясно. Он понял, что
это отсутствие помощи - дурной знак. Он отдалился от Таквер с этой зимы, с
тех пор, как принял решение о книге. А она становилась все тише, все
пассивнее, все терпеливее. Теперь он понял эту пассивность: так она
готовилась к смерти. Она отдалилась от него, а он даже не попытался
последовать за ней. Он обращал внимание только на свою обид у, на свою
боль, а ее страха - или мужества - не замечал. Он оставил ее в покое,
потому что хотел, чтобы оставили в покое его, и она пошла одна, и ушла
далеко, слишком далеко, и так и будет идти дальше одна, всегда, вечно.

Он побежал в квартальную клинику и прибежал туда, задыхаясь, шатаясь,
так что там подумали, что у него сердечный припадок. Он объяснил. Они
передали вызов другой акушерке и велели ему идти домой - партнерше сейчас
нужно, чтобы с ней кто-нибудь был. Он пошел домой, и с каждым шагом в нем
росла паника, ужас, уверенность, что он ее потеряет.

Но, придя домой, он не смог опуститься перед Таквер на колени и
попросить у нее прощения, хотя ему отчаянно хотелось сделать это. У Таквер
не было времени на эмоциональные сцены; она была занята. Пока он ходил, она
убрала со спального помоста все, кроме чистой простыни, и теперь работала
- рожала ребенка. Она не выла и не визжала, потому что ей не было больно,
но каждую потугу она регулировала, управляя мышцами и дыханием, а потом
шумно отдувалась: "Уфф",- как человек, который со страшным усилием
поднимает большую тяжесть. Шевек впервые в жизни увидел работу, на которую
до такой степени уходили все силы организма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96