Она похудела, но выглядела хорошо, а ребенок был
маленький, но крепкий.

Шевеку ребенок доставлял уйму радости. По утрам он оставался с дочкой
один (они оставляли ее в яслях только на то время, что он преподавал или
был на добровольных работах) и чувствовал себя необходимым; а в этом
чувстве заключается и бремя отцовства или материнства, и его награда.
Девочка была умненькая, очень живо на все реагировала; для Шевека она была
идеальной слушательницей его постоянно подавляемых словесных фантазий,
которые Таквер называла его сумасшедшинкой. Он сажал малышку к себе на
колени и читал ей фантастические лекции по космологии, объяснял, как
получается, что время - это самом деле пространство, только вывернутое
наизнанку, и, таким образом, хрон - это вывернутые наизнанку внутренности
кванта, а расстояние - одно из случайных свойств света. Он давал девочке
пышные и постоянно меняющиеся прозвища и декламировал ей нелепые
мнемонические стишки: "Время быстротечно, вечно-бесконечно, супермеханично,
суперорганично - ОП!" - и на "оп" невысоко подбрасывал малышку в воздух,
а она пищала и размахивала пухлыми ручонками. Оба получали от этих
упражнений огромное удовольствие. Когда Шевек получил вызов на
сельхозработы, ему было очень тяжело расставаться со всем этим. Он
надеялся, что его направят поближе к Аббенаю, а не на другой край планеты,
на Южное Взгорье. Но вместе с неприятной необходимостью на шестьдесят дней
покинуть Таквер и дочку пришла твердая уверенность, что он к ним вернется.
Пока он в этом уверен, ему не на что жаловаться.

Вечером накануне его отъезда пришел Бедап. Он поел вместе с ними в
институтской столовой, и они вместе вернулись в комнату. Они сидели и
разговаривали. Вечер был жарким, они не стали включать лампу и открыли
окна. Бедап, который питался в маленькой столовой, где поварам не было
трудно выполнять специальные просьбы, всю д екаду копил свою норму напитков
и принес ее всю - литровую бутылку фруктового сока. Он с гордостью
выставил ее на стол: отвальная вечеринка. Они разделили сок и с
наслаждением смаковали, причмокивая языками.

- Помнишь,- сказала Таквер,- сколько было еды на вечеринке перед
твоим отъездом с Северного Склона? Я этих жареных лепешек тогда девять штук
съела.

- У тебя тогда были короткие волосы,- сказал Шевек, изумленный этим
воспоминанием, которое он раньше никогда не связывал с Таквер.- Это ведь
была ты, правда?

- А ты думал, кто?

- Черт возьми, каким ты тогда была ребенком!

- И ты тоже, ведь десять лет прошло. Я постриглась, чтобы выглядеть
интересной, не такой, как все. Но это ничуть не помогло! - Она рассмеялась
своим громким, жизнерадостным смехом, но быстро подавила его, чтобы не
разбудить малышку, спавшую в кроватке за ширмой. Впрочем, разбудить эту
девочку, когда она уже заснула, не могло ничто.

- Мне все время хотелось быть не такой, как все. Интересно, почему?

- Примерно в двадцать лет наступает момент,- сказал Бедап,- когда
приходится выбирать, быть ли таким, как все, или всю жизнь ставить свои
странности себе в заслугу.

- Или, по крайней мере, принимать их со смирением,- добавил Шевек.

- У Шева приступ смирения,- сказала Таквер.- Это старость подошла.
Ужасно, должно быть, когда тебе тридцать лет.

- Не беспокойся, ты и в девяносто не смиришься,- сказал Бедап,
похлопав ее по спине.- Ты хоть с именем своего ребенка смирилась или нет?

Пяти и шестибуквенные имена, которые выдавал компьютер центральной
регистратуры, не повторялись: имя каждого человека, живущего в данное время
на Анарресе, было уникально. Эти имена заменяли номера, которые в противном
случае компьютеризованное общество должно было бы присваивать своим членам.
Анаррести не нужно было никакое удостоверение личности, кроме его имени.
Поэтому имя считалось существенной частью личности, хотя человек точно
также не выбирал его, как свой нос или рот. Таквер не нравилось имя,
которое получила девочка: Садик.

- Все равно, оно звучит, словно тебе напихали полный рот гравия,-
сказала она. Оно ей не подходит.

- А мне оно нравится,- возразил Шевек.- Оно звучит, как имя
высокой, стройной девушки с длинными черными волосами.

- Но она-то - маленькая толстенькая девочка с невидимыми волосами,-
заметил Бедап.

- Дай ей время подрасти, брат! Слушайте, я хочу сказать речь.

- Речь! Речь!

- Шшш...

- Чего "шшш", этого ребенка и землетрясение не разбудит.

- Тихо. Я расчувствовался.- Шевек поднял чашку с фруктовым соком.-
Я хочу сказать... Вот что я хочу сказать. Я рад, что Садик родилась сейчас.
В трудный год, в тяжелое время, когда нам необходимо наше общество. Я рад,
что она родилась сейчас и здесь. Я рад, что она - одна из нас, одонианка,
наша дочь и наша сестра. Я рад, что она - сестра Бедапа. Что она - сестра
Сабула, даже Сабула! Вот за какую надежду я пью: что всю свою жизнь Садик
будет любить своих братьев и сестер так же сильно, так же радостно, как я
сейчас, в этот вечер. И что пойдет дождь...

КПР, которое больше всех пользовалось радио, телефоном и почтой,
координировало работу средств дальней связи, так же, как и движение поездов
и кораблей дальнего следования. Поскольку на Анарресе не было "бизнеса" в
смысле рекламы, капиталовложений, сделок и т. п., почта состояла в основном
из переписки между промышленными и профессиональными синдикатами, их
директив и информационных бюллетеней КПР и небольшого числа личных писем.
Живя в обществе, где каждый может, как только захочет, переехать туда, куда
захочет, анаррести были склонны искать друзей там, где они находились
сейчас, а не там, где они были раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96