Он мог делать все, что захочет.

Идентичность в правийском языке слов "работать" и "играть", конечно,
имела большое этическое значение. Одо сумела увидеть опасность того, что
употребление слова "работа" в ее аналогической системе (клетки должны
работать вместе; оптимальная работа организма; работа, выполняемая каждым
элементом; и т. д.) может привести к строгому морализированию. Оба понятия,
лежащие в основе "Аналогии",- сотр удничество и функция - подразумевали
работу. Об эксперименте - неважно, двадцать ли это пробирок в лаборатории
или двадцать миллионов человек на Луне - судят только по одному признаку:
дал ли он положительный результат. Одо увидела эту моральную ловушку.
"Святой никогда не бывает занят",- сказала она, возможно, не без грусти.

Но общественное существо не может делать выбор, думая только о себе.

- Что же,- сказал Шевек,- я только что вернулся с работы по
предотвращению голода. Еще что-нибудь в этом роде есть?

Служащая посмотрела на него взглядом старшей сестры, недоверчивым, но
снисходительным.

- Здесь на стенах вывешено не меньше семи сотен срочных запросов,-
сказала она.- Какой тебе больше нравится?

- Математика где-нибудь нужна?

- Там в основном сельское хозяйство и квалифицированный труд. Ты
механиком работать можешь?

- Да не особенно...

- Ну, есть координация работ. Тут уж точно надо в цифрах соображать.
Как, пойдет?

- Ладно.

- Но знаешь, это на Юго-Западе, в Пыли.

- Я в Пыли и раньше бывал. И потом, ты же сама говоришь -
когданибудь пойдет дождь...

Она с улыбкой кивнула и впечатала в его РРС-овскую карту: "ИЗ:
Аббеная, С.-З., Центр, Ин-т Наук; В: Локоть, Ю.-З., раб. бриг., фосфатн.
з-д; СРОК НАЗН. с 5-1-3-165 - на неопред. срок".

Глава девятая УРРАС

Колокола на башне часовни вызванивали Первичную Гармонию к утренней
религиозной службе; их перезвон разбудил Шевека. Каждая нота словно била
его по затылку. Он чувствовал такую тошноту и слабость, что долгое время не
мог даже сесть в постели. Наконец он смог доплестись до ванной и долго
сидел в холодной воде, от чего головная боль утихла; но все его тело
по-прежнему казалось ему чужим и почему-то мерзким. Когда он снова обрел
способность думать, ему стали вспоминаться обрывки и мгновения прошедшей
ночи, яркие, бессмысленные сцены вечеринки у Вэйи. Он пытался не думать о
них, но не мог думать ни о чем другом. Вся, вся стало мерзким. Он сел к
письменному столу и с полчаса просидел неподвижно, тупо глядя в одну точку
и чувствуя себя совершенно несчастным.

Ему и раньше достаточно часто случалось оказываться в неловком
положении, случалось чувствовать себя дураком. В молодости его мучило
ощущение, что другие считают его странным, непохожим на них; позже ему
приходилось испытывать вызванный им же самим г нев и презрение многих своих
анарресских товарищей. Но он никогда не принимал их осуждение с
готовностью. До сих пор ему никогда не бывало стыдно за себя.

Он не знал, что это парализующее чувство унижения - такое же
химическое последствие опьянения, как головная боль. Да если бы и знал, ему
было бы не на много легче. Стыд, чувство омерзения и самоосуждения, стал
для него откровением. Он стал видеть с новой четкостью, со страшной
четкостью; и увидел гораздо больше, чем его бессвязные воспоминания о конце
вечера у Вэйи; что он пытался извергнуть из себя не только алкоголь, нет -
весь хлеб, съеденный им на Уррасе.

Шевек оперся локтями о стол, стиснул руками виски, где скорчилась
боль, и стал рассматривать свою жизнь в свете этого стыда.

На Анарресе он, наперекор ожиданиям своего общества, выбрал ту работу,
к которой у него было личное призвание. Поступить так означало
взбунтоваться: рискнуть своим "я" ради общества.

Здесь, на Уррасе, такой бунт был роскошью, потворству своим желаниям.
Быть физиком в А-Ио означало служить не обществу, не человечеству, не
истине, но Государству.

Тогда, в первый вечер в этой комнате, он спросил их, с вызовом и
любопытством: "Что вы собираетесь делать со мной?". Теперь он знает, что
они с ним сделали. Чифойлиск сообщил ему этот простой факт. Они им владеют.
Он рассчитывал заключить с ними сделку - идея очень наивного анархиста.
Индивид не может заключать сделки с государством. Государство не признает
никакой монетной системы, кроме власти; и эти монеты оно чеканит само.

Теперь он видел - в подробностях, пункт за пунктом, с самого начала
- что совершил ошибку, прилетев на Уррас; это его первая большая ошибка, и
ему, должно быть, хватит ее на всю жизнь. Теперь он раз и навсегда
разглядел ее, раз и навсегда разобрался во всех ее признаках, от которых
месяцами отворачивался, закрывал на них глаза,- на это он потратил много
времени, неподвижно сидя за письменным столом, пока не добрался до той,
нелепой и отвратительной, последней сцены у Вэ йи и не пережил вновь также
и ее, и тут от стыда ему бросилась кровь в лицо, зазвенело в ушах; - и
теперь с этим покончено. Даже в этой похмельной юдоли слез он не ощущал
вины. Сейчас это все уже кончилось, а думать нужно о том, что ему делать
теперь. Он сам запер себя в тюрьму, как же он теперь сможет
вести себя, как свободный человек?

Он не будет заниматься физикой для этих политиканов. Теперь это было
ему ясно.

А если он перестанет работать, они позволят ему вернуться домой?

Тут он протяжно вздохнул и поднял голову, невидящими глазами глядя на
залитую солнцем зелень за окном. В первый раз он позволил себе подумать о
возвращении на родину, как о чем-то реально возможном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96