..
- Пожалуйста, присядьте, сударь,- говорил меж тем Ленуар. М прибавил
с изысканной, хотя и рассеянной учтивостью ученого, у которого за
душой ни гроша: - Должно быть, вы утомлены путешествием? Не окажете ли
мне честь разделить со мною ужин? У меня есть хлеб и сыр.
Они сидели за столом и жевали хлеб с сыром. Сперва Ленуар попытался
объяснить, почему он решился прибегнуть к черной магии.
- Мне все опостылело, - сказал он. - Опостылело! Я работал не щадя
себя, в уединении, с двадцати лет, а чего ради? Ради знания. Дабы
познать иные тайны природы. Но познать их не дано.
Он с маху на полдюйма вонзил нож в доску стола, Барри даже
подскочил. Ленуар маленький, щупленький, но, видно, нрав у него
пылкий. И лицо прекрасное - хоть и очень бледное, худое, но столько в
нем ума, живости, одухотворенности. Пенниуизеру вспомнилось лицо
прославленного атомного физика, чьи фотографии появлялись в газетных
полосах вплоть до 1953 года. Наверное, из-за этого сходства у него
вырвалось:
- Иные тайны познать дано, Ленуар; мы не так уж мало всякого
узнали...
- Что же? - недоверчиво, но с любопытством спросил алхимик.
- Ну, это не моя область.
- Умеете вы делать золото? - спросил Ленуар с усмешкой.
- Нет, кажется, не умеем, но вот алмазы у нас делают.
- Каким образом?
- Из углерода... ну, в общем, из угля... при огромном нагреве и под
огромным давлением, как я понимаю. Вы же знаете, и уголь и алмаз - тот
же углерод, один и тот же элемент.
- Элемент?!
- Ну, я ведь говорил, сам я не...
- Который из всех - первоэлемент? Который главенствующая стихия? -
закричал Ленуар, вскинул руку с ножом, глаза его сверкали.
- Элементов около сотни, - стараясь не выдать испуг, сдержанно
ответил Барри.
Два часа спустя, выжав из Барри все, до последней капли, остатки
сведений по химии, который тот когда-то получил в колледже, Ленуар
выбежал в ночь и вскоре возвратился с бутылкой.
- О, господин мой! - кричал он. - Подумать только, что я предлагал
тебе всего лишь хлеб и сыр!
В бутылке оказалось чудесное бургундское урожая 1477 года, добрый
выдался год для винограда. Они выпили по стаканчику, и Ленуар сказал:
- Если бы я мог тебя хоть как-то отблагодарить!
- Вы можете. Знакомо вам имя поэта Франсуа Вийона?
- Да, знаю, - не без удивления сказал Ленуар. - Но он ведь только
сочинял какую-то чепуху, на французском сочинял, а не на латыни.
- А знаете вы, когда и как он умер?
- Ну конечно. Его повесили здесь, на Монфоконе, то ли в шестьдесят
четвертом, то ли в шестьдесят пятом, с шайкой таких же негодников. А
что тебе до него?
Еще два часа спустя бургундское иссякло, горло у обоих пересохло, за
окном чуть брезжил ясный холодный рассвет, и стражник выкрикнул три
часа.
- Я дико устал, Жеан, - сказал Барри. - Отошли-ка меня обратно.
Алхимик не стал спорить, слишком он был учтив, полон благодарности,
а вдобавок, пожалуй, тоже совсем выдохся. Барри стал столбом внутри
пентаграммы - высокий, костлявый, закутанный в коричневое одеяло, с
дымящейся сигаретой в зубах.
- Прощай, - печально молвил Ленуар.
- До свидания, - отозвался Барри.
Ленуар начал читать заклинание задом наперед. Пламя свечи
затрепетало, голос алхимика зазвучал тише.
- Me audi, haere, haere! - прочел он, вздохнул и поднял глаза.
Пентаграмма была пуста. Трепетал огонек свечи. - А я узнал так мало! -
вскричал Ленуар в пустую комнату. Потом забарабанил кулаками по
раскрытой книге. "И такой друг... истинный друг...
Он закурил сигарету из тех, что оставил ему Барри, - он мигом
пристрастился к табаку. Так, сидя за столом, он уснул и проспал три
часа. Пробудясь, посидел немного в хмуром раздумье, снова зажег свечу,
выкурил вторую сигарету, а потом раскрыл книгу под названием
"Incntoria" и начал читать вслух:
- Haere, haere...
- О слава богу! - сказал Барри, поспешно выступил из пентаграммы и
стиснул руку Ленуара. - Послушай, я вернулся туда, в эту комнату, в
эту самую комнату. Жеан! Но она была такая старая, ужасно старая и
пустая, тебя там не было... и я подумал, господи, да что же я наделал?
Я готов душу продать, лишь бы вернуться назад, к нему... Что мне
делать со всем тем, что я узнал в прошлом? Кто мне поверит? Как я
все это докажу? Да и кому, черт возьми, рассказывать, когда всем на
это наплевать? И не мог уснуть, битый час сидел и проливал слезы...
- Ты хочешь здесь остаться?
- Да. Вот, я прихватил... на случай, если ты опять меня вызовешь.
- Он несмело выложил восемь пачек все тех же. сигарет "Голуаз",
несколько книг и золотые часы. - За эти часы могут дать хорошую це-
ну, - пояснил он. - Я знал, от бумажных франков толку не будет.
При виде печатных книг глаза Ленуара загорелись любопытством, но он
не двинулся с места.
- Друг мой, - сказал он, - ты говоришь, что готов был продать
душу... ну, сам понимаешь... Готов был и я. Но мы ведь этого не
сделали. Так как же... в конце концов... как все это случилось? Оба мы
люди. Не дьяволы. Не было договора, подписанного кровью. Просто два
человека, оба жили в этой комнате...
- Не знаю, - сказал Барри. - Это мы продумаем после. Можно, я
останусь у тебя, Жеан?
- Считай, что ты у себя, - сказал Ленуар и с большим изяществом
обвел рукою комнату, груды книг, колбы и реторты, свечу, огонек
которой уже побледнел. За окном, серые на сером небе, высились башни
Собора Парижской Богоматери. Занималась заря третьего апреля.
После завтрака (корки хлеба и обрезков сыра) они вышли из дому и
взобрались на южную башню. Собор был такой же, как всегда, только
стены не такие закопченные, как в 1961 году, но вид с башни поразил
Пенниуизера.
1 2 3 4 5 6