Внизу лежал совсем небольшой городок. Два островка
застроены домами; на правом берегу теснятся, обнесенные крепостной
стеной, еще дома; на левом - несколько улочек огибают здание
университета; и это все. Между химерами собора, на теплом от солнца
камне, ворковали голуби. Ленуар, которому этот вид был не внове,
выцарапывал на парапете (римскими цифрами) дату.
- Надо отпраздновать этот день, - сказал он. - Сьездим-ка за город.
Уже два года я не выбирался из Парижа. Поедем вон туда... - Он
показал на зеленый холм вдали, там сквозь утреннюю дымку чуть
виднелись несколько хижин и ветряная мельница.- ...На Монмартр, а?
Говорят, там есть неплохие кабачки.
Их жизнь быстро вошла в покойную колею. Поначалу Барри чувствовал
себя неуверенно на людных улицах, но Ленуар отдал ему запасной
черный плащ с капюшоном, и в этом одеянии он если и выделялся в толпе,
то разве лишь высоким ростом. Во Франции пятнадцатого века он,
вероятно, был самый рослый из людей. Условия жизни убогие, вши -
неизбежное зло, но Барри и прежде не очень гнался за комфортом;
всерьез ему недоставало только чашки кофе к завтраку. Они купили
кровать, бритву (свою Барри забыл прихватить), Жеан представил его
домовладельцу как мсье Барри, своего родича из Оверни, и теперь их
повседневная жизнь окончательно устроилась. Часы Пенниуизера принесли
им баснословное богатство - четыре золотых монеты, довольно, чтобы
прокормиться целый год. Продали они эти часы как диковинную новинку,
сработанную в Иллирии; покупатель, камергер его величества, как раз
подыскивал достойную вещицу в подарок королю; он поглядел на марку
фирмы: "Братья Гамильтон, Нью Хейвен, 1881",- и с понимающим видом
кивнул. К несчастью, не успев еще вручить свое подношение, он угодил
за решетку, в одну из клеток в замке Тур, куда Людовик ХI сажал
провинившихся придворных, и те часы, быть может, поныне лежат в
тайнике за каким-нибудь кирпичом в развалинах Плесси; однако двум
ученым мужам это ничуть не повредило. С утра они разгуливали по
городу, любовались Бастилией и парижскими храмами либо навещали разных
второстепенных поэтов, которыми интересовался Барри; после завтрака
рассуждали об электричестве, о теории атома, о физиологии и прочих
материях, коими интересовался Ленуар, производили небольшие химические
и анатомические опыты - как правило, неудачные; после ужина просто
беседовали. В долгих непринужденных беседах они переносились через
века, но под конец неизменно возвращались сюда, в полутемную комнату с
окном, настежь открытым весенней ночи, к своей дружбе. Через две
недели уже казалось, будто они знают друг друга всю жизнь. Они были
совершенно счастливы. Оба понимали: им не удастся применить знания,
полученные друг от друга. Как мог бы Пенниуизер в 1961-м доказать
истинность своих познаний о старом Париже? Как мог бы Ленуар в 1482-м
доказать истинную ценность научного метода познания? Обоих это ничуть
не огорчало. Они и прежде всерьез не надеялись, что хоть кто-то их
выслушает. Они жаждали только одного - познавать.
Итак, впервые за всю свою жизнь оба они были счастливы; настолько
счастливы, что в них стали пробуждаться кое-какие желания, которые
прежде задушены были жаждой знаний. Однажды вечером, сидя за столом
напротив Жеана, Барри сказал:
- Я полагаю, ты никогда особенно не помышлял о женитьбе?
- Да нет, - неуверенно ответил друг. - Все же я духовное лицо, хоть
сан мой и скромен... да и как-то было не до женитьбы...
- И это дорогое удовольствие. Да притом, в мое время ни одна
уважающая себя женщина не захотела бы жить, как жил я. Американки до
дьявола самоуверенны и деловиты, блистательны, но наводят на меня
страх...
- А наши женщины маленькие и черные, как жуки, и у них гнилые
зубы,- мрачно сказал Ленуар.
В тот вечер о женщинах больше не говорили. Но заговорили назавтра, и
на следующий вечер, а на третий - друзья удачно препарировали
лягушку, выделили нервную систему, распили, чтобы отпраздновать такой
успех, две бутылки Монраше 1474 года и порядком опьянели.
- Читай-ка заклятие, Жеан, вызовем женщину,- сладострастным басом
предложил Барри и ухмыльнулся, точно химера на соборе.
- А вдруг на этот раз я вызову дьявола?
- Пожалуй, разница невелика.
- Они неудержимо расхохотались и начертили пентаграмму.
- Haere, haere...- начал Ленуар.
Тут его одолела икота, и за дело взялся Барри. Дочитал до конца.
Налетел порыв холодного ветра, запахло болотом - и в пентаграмме
возникло совершенно обнаженное существо с длинными черными волосами и
дикими от ужаса глазами, оно отчаянно визжало.
- Ей-богу, это женщина,-- сказал Барри.
- Разве?
Да, это была женщина.
- На, вот тебе мой плащ,- сказал Барри, потому что несчастная вся
тряслась, испуганно тараща глаза.
И накинул ей плащ на плечи. Женщина машинально завернулась в плащ,
пробормотала:
- Gratios ago, domine. (Благодарю, господин (Лат.)).
- Латынь! - вскричал Ленуар.- Женщина - и говорит по-латыни?!
Он был этим столь глубоко потрясен, что даже Бота быстрей оправилась
от перенесенного ужаса. Оказалось, что она была рабыней в доме
супрефекта Северной Галлии, жил супрефект на меньшем из островов
затерянного в болоте островного города, называемого Лютециа. По-латыни
Бота говорила с сильным кельтским акцентом и даже не знала, кто был
римским императором в то время, из которого она явилась. Истинная
дочь варварского племени, презрительно заметил Ленуар.
1 2 3 4 5 6