Вместо подробного рассказа о капонирах, вырытых летно-техническим составом между боями, - краткая справка, информация. Хрюкин, впрочем, выслушал ее с интересом. Информация ему понравилась, он оживился и - без всякого перехода:
- Слушай, как он его завалил? Твой Аликин?
"Мой Аликин!"
- На вираже...
- Понимаю, не на вертикали... Сильный летчик? - Пламя лампы, отразившись, блеснуло в глазах генерала. - Сколько сбитых?
- Один.
- Давно воюет?
- С июня.
- Техника пилотирования?
- В норме...
- А стрельба, воздушная стрельба?
Потокин знал эту слабость сошедших с летной работы кадровых военных: продолжая службу в новом качестве, они с неслабеющим вниманием следят за успехами в воздухе, особенно в пилотаже, знакомых и не знакомых им летчиков, терзаясь порой скрытой, затаенной и потому особенно жгучей ревностью.
- У немца мотор сдал, что ли? - осторожно, боясь разочароваться в парне, спросил Хрюкин.
"Аликин - восходящая звезда!" - вот чего он ждал. "Фронт со времеяем получит в нам фигуру!" - вот что он хотел услышать.
- Насчет мотора, будто отказал, байки, Тимофей Тимофеевич, - Потокину пришлось вступиться за Аликина. - Аликинская пуля прошила капот, срезала бензопровод, причем перед помпой. Как бритвой срезала, осмотр произведен мною лично. Мотор сдох, немец сел. Вторая победа Аликина.
- Хорошо! - вроде как оставил летчика в покое Хрюкин. - Обслуживание?.. Связь? - быстро подбирался он к больному месту, к вчерашнему поражению "девятки". - Крупенина помнишь? - неожиданно спросил генерал. - Как я его проверял в бригаде? Во время инспекции?
- Крупенина?.. Постой... Да-да! Лысоватенький такой, старший лейтенант?
- Честно сказать, я в нем сомневался. А в Крыму Крупенин себя проявил. И под Киевом отличился, слыхал? Короче, одиночным экипажем Крупенин работал как надо, людей нехватка, я капитана на полк выдвинул...
- А ведь его Аликин проморгал, Тимофей Тимофеевич. Аликин.
- Этот?
- Он самый.
- Кто взял на себя "девятку"?
- Лейтенант из новеньких, тоже в Крыму работал. Находчивый, но плохо воспитанный. На место его надо ставить, лейтенанта.
- В данном-то случае лейтенант, кажется, из тех, кто сам свое место находит... к счастью. Видишь, как получается: твой Аликин прошляпил Крупенина, мой Крупенин - "девятку"... если не полк. Значит, плохо мы их учим.
- Чему-у?.. - нараспев, устало и с таким откровенным унынием протянул Потокин, что отвечать ему: "войне" - не имело смысла.
- Силы не равны, в этом корень зла, - сказал Хрюкин. - Все несчастья отсюда. "Мессер" в нашем небе ходит гоголем, он король воздуха, его, Василий Павлович, надо как-то развенчать. Хотя бы частично. И к тебе сейчас такое дело: оседлать трофейный "ме - сто девятый". В чем сложность? Описаний нема, а Москву я ждать не буду. Не могу. Морально обезвредить "мессера", снять с него ореол - наша задача, нам ее решать. Тем более что есть инженер, до войны стажировался в Германии. Предмет знает. Воспользуйся пленным. Главное - в темпе. Результат доложишь лично. А как доложишь... Кстати, отвлекся Хрюкин, придвигая к себе проложенную закладками папку. - Ты Понеделина не знал ли? - Он помаргивал замедленно. - Командарм двенадцать... по-моему, служил на востоке...
- Нет...
"Сколько горя, несчастий, сколько потерь за три месяца", - думал Потокин, и все-таки он испытывал облегчение от разговора с Хрюкиным.
"Сбить, сбить, сбить!" - с укором себе вспоминал Потокин свои первые дни в Китае, свой зуд, лихорадку, когда боевая работа, еще не начавшись, ожидалась как новой в его жизни этап, как перемена в его военной судьбе, а все свелось к тому, что он открыл счет лично сбитых. Немалое дело, предельно рисковое, кровавое, потное - боевой счет лично сбитых самолетов противника. Внезапность долгожданного успеха и такой же внезапный страх, что победа над врагом и шумный отзвук на нее - случайность... Жажда новых шансов, погоня за ними - все к тому и свелось. На том он и остановился. Дальше дело не пошло. Способ, навыки, открывшие список его побед, обретали самоценное значение, а теперь видно, что ими нынешнего врага, немецкого фашиста, не возьмешь. "Современного немца не знаю, в бой лечу как слепец..."
А в Хрюкине, как теперь понимал его Потокин, глубже честолюбия жило сознание, что все личное, показное должно быть принесено в жертву умению управлять ходом событий, управлять в бою другими. Тимофей преодолел сомнения, которые мучают его, Потокина, знает больше, понимает лучше... он постиг, - или постигает, - тайну этого тонкого, многосложного искусства, предполагающего широту взгляда, уверенность и твердость действий.
Время быстро меняет людей, всегдашняя загадка - направление, характер происходящих перемен, и вот ответ: решение, принятое Хрюкиным мирным мартовским днем, сделало его значительней, крупнее.
- Сбитого "мессера" облетаешь, - сказал генерал, прощаясь, - будем решать твой вопрос. Ты, по-моему, засиделся на дивизии...
Пленного доставили к самолету под конвоем.
Худой, рослый, лет тридцати.
"Для истребителя, пожалуй, долговяз, - подумал Потокин. - Или у "мессеров" кабины глубже?" Фирменная пилотка люфтваффе, выправка гимнаста. Щурясь от дневного света, пленный глядел на оголенные осенние курганы и песок сквозь толпившихся возле машины людей. На полросы отвечал охотно. Из Ганновера, не женат, в боевых действиях два года. Сбит впервые... Старшего его, Потокина - выделил безошибочно.
"Какое у меня звание?" - спросил через инженера Потокин, проверяя свою догадку. "Подполковник", - сказал немец без всякого затруднения. "Он?" Василий Павлович показал на соседа. "Военинженер второго ранга, - не ошибся пленный и, в свой черед выставив на обозрение лацкан куртки, спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81