никто не спал, все разбрелись во тьме, растерянные, стыдясь собственной слабости, пытаясь в одиночку совладать с пережитым, с ударом, нанесенным между глаз. Кружа в потемках вокруг хибары, козьего загона, вдыхая запахи, напоминавшие ему кизяк и катухи бездомного детства, он наткнулся на Тертышного, ему показалось, Тертышный обрадовался их встрече. "Да, товарищ командир, сказал он, угадывая во тьме крупное лицо Тертышного, - на войне нужны железные нервы!" Это было первое, что в тот момент просилось на язык, означая понятное обоим согласие с выпавшей судьбой и необходимость третьего не дано - ей противостоять... "Железные нервы", - отозвался командир; та же горячность уцелевшего была в его словах, та же придавленность потерями...
Тяжелый кулак ландскнехта навсегда выбил из Хрюкина беспричинный оптимизм, развеял романтические грезы о войне и понудил делиться полученным опытом щедро, без сожалений к своим соратникам.
А его попутчик-командор кое-что в своем рассказе упустил.
Кое о чем умолчал, вспоминая последние денечки Киева. "Дугласов" для эвакуации застрявших - не было. Вообще воздушного транспорта не было, пока не свалилась откуда-то "пешка". Крупенин - его Крупенин, капитан, сидевший на аэродроме, - при виде этой "пешки", говорят, взыграл. "Губы поджал, ноздри раздулись..." Вызвался на "девятке" выхватить истребителей из-под носа немцев... да своя своих не познаша. Вот беда, нет страшнее. Всем бедам беда. Хорошо, если кто объявится, пойдет наперекор, сумеет образумить. Короче, наши в окружении в сумерках приняли "пешку" капитана Крупенина за "ме - сто десятого" и открыли по нему огонь. Он заходит, садится, а его решетят, как вражину с десантом. Пуляют в кабину, в бак... Мог бы плюнуть, уйти... сел. Сел, подлатался, на рассвете распихал людей по бомболюкам, вывез девять летчиков.
"Вывез... вывез... вывез..." - устало, пытаясь вздремнуть, думал Хрюкин.
Вот он, Гумрак, о котором ему пропели уши. Достославный Гумрак, спасение Отечества, - мелькнул за хуторским плетнем, прорисовался росчерком пустынной взлетной полосы. ...Пылит, грохочет беспокойный Гумрак. Что-то он ему готовит, что-то здесь его ждет? Единственная на летном поле белая гимнастерка, перехваченная темным ремнем, как он определил при въезде, была гимнастеркой полковника, командира группы. Полковник прохаживался возле посадочного "Т" в сопровождении двух или трех человек, видимо, поджидая возвращения кого-то из своих. "Туда!" - скомандовал водителю Хрюкин в сторону этой отовсюду видной белой фигурки. Тут путь "эмки" преградил ихтиозавр ТБ-3, известный в авиации и под женским именем "Татьяны Борисовны". Чадя четырьмя моторами, "Татьяна Борисовна", по-слоновьи разворачивалась на старт, ее покрытый красками камуфляжа хвост ометал широкую дугу торопливо, резко, а в оседающей пыли - доставленный ТБ выводок.
Пополнение, понял Хрюкин. Первая встреча - пополнение. Добрый, такой желанный знак. Переминаются парни у тощих своих "Сидоров", оправляя потертые гимнастерки "БУ", как по команде запуская гребешки в едва отросшие курсантские прически... Он вышел из "эмки".
- Товарищ генерал-майор!.. - подлетел к нему старший.
Докладывал складно, радуясь, что углядел генерала, не подвел команду, косил возбужденно глазом в сторону жиденькой шеренги товарищей.
Выпускники училища, шестнадцать душ. Истребители...
Уже не курсанты, еще не воины.
- Здравствуйте, товарищи военные летчики!..
Желторотые птенцы, "слетки", как говорят о пернатых детенышах, впервые покинувших гнездо.
В хорошие бы их руки сейчас! На полигоны, на стрельбы, в учебные бои.
- Год рождения? - спросил он старшого.
- Двадцатый!
Выражение взволнованного ожидания на молодом лице выступило еще отчетливей.
- Хороший возраст... Зрелый. Не сморило?.. - спросил Хрюкин. - Болтает в этой дурынде, - кивнул он в сторону ТБ. - Плюс жара...
"Я для него генерал, который все прошел, - подумал Хрюкин. - Десять лет разницы. Но остальное пройти нам предстоит вместе".
- Я на вас надеюсь, - пожал он руку старшему.
Да, поднатаскать бы молодых.
Но вся его армия сегодня - тридцать шесть истребителей, сорок восемь "ил-вторых". А в четвертом флоте Рихтгоффена тысяча двести машин.
Снаряженный по его команде из Калача экипаж ПЕ-2 ушел па разведку с опозданием, радиосвязи с ним, к сожалению, нет. Радостей ждать от него не приходится, не привез бы разводчик сюрприз вроде необходимости срочно мотать отсюда за Волгу...
"Дождусь разведчика, тогда", - отложил, оттянул встречу с командиром особой группы Хрюкин, направляясь не к посадочному "Т", а в сторону КП и высматривая издали Клещева.
Сторонясь землянки КП, - выказывая почтение начальству и вместе оставаясь в поле его зрения, - стояли летчики особой группы. Только что из боя и - токуют: все в ней, в откатившейся, отгремевшей схватке с ее сплетением жизней и смертей, перекатами звука, рваным ритмом, перепадами давления... Земля для них сейчас беззвучна, благолепна, ее ничтожные заботы, вроде ТБ, "Татьяны Борисовны", уклонившейся на взлете, - не существуют. Летчики группы экипированы знаменитым люберецким портным, как на плац, уже слышны завистливые вздохи его армейских пилотяг, хотелось бы и им щегольнуть в парадной паре последнего фасона... Что-то непривычное, новое в знакомой картине отвлекало Хрюкина. Английское хаки?.. Сапоги индивидуального кроя? Он не мог с точностью определить - что. Клещева с непокрытой, взмокшей головой признал издалека. Майор подобрался, приготовляясь ему рапортовать, потянулся к шлему... спохватился, надел на потную голову пилотку...
Тыловой лоск еще держится, еще заметен на летчиках, но кровоточат раны, полученные от асов берлинской школы воздушного боя и "африканцев", истребителей, переброшенных сюда из армии Роммеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81