Между тем героизм - это терпение. Терпение, терпение и терпение. Что понимается с трудом, не сразу. Вообще не понимается. Уповают на авось: попасть в летчики, кривая вывезет... Но механическое-то приобщение разве что-нибудь значит? Прикрыться формой - одно, подняться, возвыситься до деяния, до личного мужества во имя добра - другое. Авиация близка, созвучна русской натуре: способна поощрять порыв, безрассудную отвагу, молодецкую удаль... Но все, чем она чарует, привлекает и что дает, не есть, конечно, синоним наших общественных идеалов. Проще говоря, профессия не делает летчика коммунистом. Он, как и другие, на пути к тому, чтобы стать им. Может быть, как и другие, не полностью, не до конца осознает, что коммунистом быть трудно. Гражданское самосознание брата-авиатора не всегда на высоте, в критический момент это сказывается, - он уже не о Тертышном думал, он себя судил, вспоминая страх и растерянность в первый момент знакомства с бессовестной шифровкой, отправленной в Москву... Да, тут однобокость, перекос, недоработка. Надо бы поярче выделять подвижников духа, борцов за правду, за честность. Тех, кто проявил доблесть на общественном поприще. Это древние, готовясь к служению своей Элладе, с детства сами - сами! - развивали в себе наклонности "к подвигам и общественной деятельности". Так зафиксировано, рядом, в одной строке: "к подвигам и общественной деятельности", он это место подчеркнул и продумал. Ибо у нас такое дело не может быть пущено на самотек. Рабоче-крестьянская власть ради своего укрепления и расцвета должна стимулировать подобную тенденцию, увенчивать достойных наградой, званием народного трибуна, что ли...
- Водит нас с тобой война, товарищ Комлев, друг за дружкой, будто что один другому должен. В который раз встречаемся?
- В четвертый.
- Как ты СБ под Уманью подвесил, страх. А с "девяткой" справился молодцом. Помнишь крымскую лесопосадку?.. Этот Тертышный - лапша. Подсунули, говоришь, на вылет? Ты мог его не взять, - быстро говорил Хрюкин, не давая Комлеву объяснить, как все получилось. - Не умеем поддерживать командира, его мнение, его инициативу... Взять командира эскадрильи. Бремя боевой работы - на нем, на комэске, никто с ним не сравнится. Он ломовик, битюг, он колымагу тянет, это же надо понимать! Советчиков, поводырей ему поурезать, колодки из-под колес - убрать. Чтобы ответственности не робел. И знал, твердо знал, не сомневался: верность делу всегда вознаграждается. Всегда.
- Всему голова - связь, - в юн Хрюкину, как нечто сокровенное, выговорил Комлев.
То, о чем твердил Хрюкин, возвращалось ему в его же словах.
Потокин, явившись с передовой, формулировал вопрос так: "Привить глухонемым дар речи и слуха!" Он поправил Потокина, дал рабочий термин: "Внедрять!" Внедрять радио в боевую практику, чего бы то ни стоило. Как новая мера во благо, так призывай петровские меры. Выход один: брить. Брить бороды без всякого снисхождения.
Выношенное, выстраданное Хрюкиным, прозвучав в устах другого как надежда, как упование, обрело свое истинное, реальное, огряниченное значение. Иное чувство, более важное, более высокое, завладевало его душой.
Лачуга в Каталонии, где олья дымилась в праздники, а в будни уминали чечевицу, фанза под Ханькоу, продуваемая ветром насквозь, хлебово из кукурузных зерен, собранных в верблюжьем помете, щербатые мазанки его босоногого детства - все это один мир, мир братства, скрепленного нуждой, великого творящего братства обездоленных, мир нищеты, откуда его вместе с народом подняла к новой жизни революция. Сделала его своим генералом. Как и подобает настоящей революции - красным генералом. Она звала его за Пиренеи и в Ханькоу, ради нее, во имя нее он сейчас здесь, на Волге - чтобы правдой всех далеких земель и своей родной, русской, отстоять занявшуюся для людей зарю справедливости,
Отстоять или вместе с нею погибнуть.
- Думаешь в партию вступать? - спросил Хрюкин.
- Товарищ генерал, занесло в новый полк, здесь меня не знают... или знают с другой стороны, - Комлев привстал на загнутую кверху, смятую консоль самолета, побалансировал на ребре. - Рекомендацию могут не дать.
Хрюкин, помнивший свой ночной приезд к бомбардировщикам Крупенина, помнил и то, как "занесло" Комлева в штурмовой полк.
- Дам, если попросишь, - сказал он.
- Спасибо...
- Фонарика-то нет, землекоп. Идем к машине. "Я, Хрюкин Т. Т., знаю т. ст. л-та Комлева на фронте Отечественной войны свыше года, - писал он синим карандашом, на ощупь, не видя слов, крупные строки лезли друг на дружку. Для партячейки сообщаю коротенько. Т. Комлев из крестьян, имеет 10 классов, бьет врага без колебаний в самом трудном месте, чем т. Комлев показал себя как выросший из комсомола сознательный коммунист. Считаю достойным быть в рядах ВКП(б). К сему генерал-майор авиации Хрюкин".
...С лопатой в руках возле загубленного, ушедшего в землю металла, с занывшей вдруг поясницей (память прошлогоднего вылета на Ятрань), - Комлев не знал, как нужна была встреча с ним другому: ведь Хрюкин готовился к безоглядной борьбе до последнего.
Но в штабе, где Хрюкин вскоре появился, все определяла фронтовая обстановка, в последние часы заметно ухудшившаяся. Это означало, что экипажи, входившие в боевой расчет, должны выйти на передний край не в семь утра, как намечалось, а с рассветом. Поднять армию затемно - вот что было ему сказано. Он выслушал распоряжение, не раскрыв рта, через час возвратился к себе - рассылать людей, проверять, взбадривать, вносить коррективы.
И хотя в последующей лихорадке круглосуточной работы на КП и в штабе он пытался забыться, отвлечься от нависшей над ним угрозы, ему это удавалось плохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81