Он как бы ошарашен, верит себе и не верит, мажорный гомон стоянки не воспринимает, ждет, когда выберется из своей кабины его стрелок, краснолицый увалень старшина. Стрелок едва ли не годится летчику в батьки, ему аж за тридцать, и боевым опытом он побогаче Гузоры.
- Но ты видел? - несмело подступается Гузора к старшине.
В пылающих глазах летчика и торжество, и ужас, и сомнение...
- Парашютиста? - отзывается старшина.
- "Фоккера"! Рыло тупое, круглое...
- Справа?
- Да слева же, слева!
Впервые "фокке-вульф" пронесся в такой близи, что Гузора увидел грязь, присохшую на клепаном его хвосте, облупившийся "фонарь" кабины, чуть ли не буковки на тусклом эбоните шлемофона. Он поражен этим зрелищем, жутким и необъяснимым: ведь "фоккер" молнией пронесся слева, внутри боевого порядка их шестерки... а стрелок в ответ мычит. А земля, стоянка обступают Гузору обыденным: механик интересуется наддувом, звеньевой торопит куда-то перерулить... И не сводит с Гузоры глаз прибывший в полк накануне, совсем еще молоденький летчик, которому все это предстоит. Лицо его от ожидания и нетерпения бледно.
Да был ли "фоккер"?
Все собираются под крыло "Орлицы", Комлев, воодушевившись, делится увиденным.
- Знакомого повстречал, - говорит он зло и весело, наслаждаясь эффектом своего сообщения, выдерживая паузу. - Здорово, говорю, фон Пупке, давно не виделись. С Абганерова. Ты в меня еще под Абганеровом метил, хотел убить, не получилось, теперь здесь гоняешься. Узрел тебя, субчик. Я пикирую, все стволы бьют заградительным, а он занял командное орудие и не стреляет, развернул свой ствол в сторону моего выхода из атаки, ждет, чтобы я ему спину подставил, в спину привык всаживать... Нема дурных, фон Пупке. Силаев! - обращается к заму капитан, подводя итог вылету, своим отношениям с фон Пупке, со злосчастной Акимовкой. - В письме Елене вставь, что отомстим. От общего имени, понял? Не забудь. Чтобы знала.
Может, еще кому ни то улыбнется из своего угла, покажется загадкой, не исключено, что будущее печальной Елены при этом мечтательно, таинственно, неясно, сплетается с будущим самого Комлева, склонного к неожиданным решениям, как, например, июньским мирным днем на дебаркадере, в ожидании "Дмитрия Фурманова" со студенткой речного техникума Симой, местной знаменитостью, катившей на каникулы в Куделиху... но, с другой стороны, столько с той поры легло на душу Дмитрия Сергеевича, что он вполне мог изменить своей привычке, навсегда от нее отказаться.
- Правильно, Гузора? - встречает Комлев молодого летчика.
Обращение капитана непонятно Гузоре, и не может быть понятно, потому что Комлев вопрошает, скорее, себя.
- Я, товарищ командир, вас на развороте потерял, - отвечает честный Гузора.
- Разглядывали, как немец портянки сушит?
Гузора озадаченно хлопает пышными ресницами.
- Я говорю, целью увлеклись?
- Было, - выдавливает из себя Гузора, что-то припоминая. О главном, о "фоккере", никто не заикается. - Немного...
- А много противнику не надо! - подхватывает Комлев. - Раз - и в сумку! И нет отщепенца. Самый лакомый кусок - отщепенец, потерявший строй, великодушно поучает капитан новичка.
Каждый вылет особенный, по-своему неповторим, это доклады о них сводятся на КП к стереотипам. Штаб требует, торопит, штабу нужна сводка, и в политдонесение надо что-то вставить, Урпалов в рот глядит, Христом богом молит фактик, эпизод... Нынешний результат - чистый: отбомбились метко. Взрыв, три очага пожара. Председатель парткомиссии может успокоиться. Не почили на лаврах. Не зазнались.
- Товарищ капитан, вы видели? - Гузора, ободренный командиром, решается открыть свои сомнения. - Как черт за бортом... А ты раззявил варежку, корит он своего стрелка. - Хоть бы очередь дал...
- И снял бы "ла-пятого", - в тон ему продолжает Комлев. - Такого трофея у нас еще не было. Таких побед мы пока не одерживали.
Гузора не понимает капитана.
- Сбил бы "Лавочкина", который старался нас прикрыть, - вразумляет его командир.
Щеки Гузоры - как маков цвет,
Летчик, прибывший накануне, стоит с ним рядом, глаза его полны сочувствия Гузоре.
- Кому еще привиделся "фоккер"? - командир усиленно сводит брови.
- Вообще-то "фоккер" был, - говорит Силаев.
- Борис, как черт, правда? - ухватывается за него растерянный Гузора, манипуляцией руки и пальцев показывая, откуда взялся подлый "фоккер".
- Был, товарищ командир, - повторяет Силаев.
- На вашем фланге?.. Но я по рации с Аликиным работал. И земля с ним работала. Слышал землю? Аликин месяца два как летает на "ла-пятом"...
Силаев, слова не говоря, сильно сощуривает глаз: был "фоккер". Был.
Капитан в затруднении.
Взирает на механика за капониром, успевшего раскинуть от промасленной кудельки костерок, прокалить на нем паяльник, что-то изготовить.
- Где Тертышный? - спрашивает Комлев.
Летчики переглядываются - Тертышного нет среди них.
Гузора рад, что разговор переменился.
- Тертышный где? - кричит он инженеру. - Не слышит... Я сбегаю, товарищ командир?
- Морской свежести дохнул, Херсонес вспомнил, - вставил Конон-Рыжий, заполняя паузу. - А как лодочку качнуло, он ее и обнял.
- Хороша рыбачка?
- Рыбачка ли?
Мимолетный эпизод в море ни для кого не прошел бесследно.
Урпалов, спеша издалека, удрученно крутит головой:
- Нет Тертышного! Не садился!
- Как - не садился? - без всякого почтения вскидывается на него Силаев. - Мы шестеркой пришли!
- Шестой - "чужак". Сел, не знает, куда рулить. Покатил на ту сторону. А лейтенанта пока нет... "Чужак" из братской дивизии, две белые полосы на хвосте. - Учащенно дыша с плотно сомкнутым ртом, Урпалов взглядывает на Силаева вопросительно и строго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81