Бержье посмотрел на старшего механика.
– Что ты по этому поводу думаешь, дед? Механик задумался на минуту, потом ухмыльнулся.
– Может, и не имеет. Пожалуй, мы его спросим.
Они поднялись на борт. Мы с Гутаром остались ждать. Тут за нас принялся шофер-индиец, требуя платы за такси. Гутар, как видно, был снова готов сорваться с цепи. Я торопливо пообещал все уладить, как только вернется помощник капитана.
Бержье вновь появился двадцать минут спустя. В руках у него были какие-то бумаги, и он улыбался.
Две бумажки были расписками, которые мы должны были подписать. Остальное – деньги – эквивалент пятидесяти долларов каждому в франках, ходящих в Джибути.
Гутар разразился смехом, шлепнул меня по спине и наградил костоломным рукопожатием. Можно было подумать, что на него свалилось наследство.
Когда мы расписались и Бержье вручил нам деньги, ему тоже досталось рукопожатие и приглашение обмыть дело за обедом. Даже шоферу уделили частичку общего благожелательства. Гутар объявил, что он может отвезти нас обратно в город.
Я все чаще ловил себя на мысли, что, чем больше я общаюсь с Гутаром, тем меньше его понимаю. Раньше я не знал, что он способен на такие резкие смены настроения. И вот в течение сорока минут он перескочил от степенных уговоров к насилию, а от насилия – к идиотской эйфории. Особенно меня беспокоила эйфория. Похоже, он не понимал, что произошло. В такси на обратном пути я пытался втолковать ему, что если в начале дня мы еще являлись пассажирами до Лоренсу-Маркиша, хотя и страдающими от задержки, то теперь нас отделяли всего лишь пятьдесят долларов от сидения на полной мели в Джибути. Ответом был еще один игривый шлепок по спине. Я махнул рукой. Шлепки Гутара были как удары железной доской.
Однако тем же вечером ему пришлось спуститься на землю.
Принес дурные вести Бержье, появившийся на трапезе.
Оказалось, капитан Ван Буннен, переживая по поводу всех унижений, выпавших на его долю этим утром, решил, что если мы обратились к закону по поводу выплаты расчета, то почему бы и ему не исполнить законные обязанности капитана. В результате он официально уведомил полицию о нашем увольнении и расчете за неподчинение приказу.
Первой реакцией Гутара было пожать плечами и заказать бутылку вина. Я воспринял предупреждение Бержье гораздо более серьезно.
– А что это для нас означает? – спросил я.
– Ну, теперь здешняя полиция может обратить на вас внимание.
– Почему? – возразил Гутар. – Ведь мы ничего не сделали.
– Не в этом дело. Вы должны понять, что моряки в иностранном порту находятся в несколько привилегированном положении в отношении полиции. Если они не напьются до положения риз, не затеют драку или не займутся контрабандой слишком открыто, их не трогают. А почему? Да потому, что через день-другой, через неделю они отправятся восвояси. Они принадлежат больше кораблю, чем берегу. Но теперь ваше положение изменилось. Вы больше не принадлежите кораблю, и полиция поставлена об этом в известность.
– Не вижу особой разницы, – Гутар прикидывался тупым.
Бержье вздохнул.
– Причина, по которой вам разрешили сойти здесь на берег, не задавая вопросов, заключалась в том, что вы представляли собой членов экипажа корабля, идущего транзитом. Теперь этой причины не существует.
– Налей себе вина.
Тон Бержье стал резче: Гутар начинал его раздражать.
– Сможете вы предъявить теперь документы торговых моряков, если полиция их спросит? – осведомился он. – А если нет, есть ли у вас виза для пребывания на территории страны?
Гутар загадочно улыбнулся и поднялся на ноги.
– Если это облегчит вашу Душу, – сказал он, – я пойду позвоню по телефону и выясню, интересуется ли нами полиция.
Он направился к телефону. Бержье вопросительно посмотрел на меня.
– У него приятель в комиссариате, – сказал я.
Гутара не было довольно долго. Когда он вернулся, то объяснил, что ему пришлось разыскивать приятеля в клубе.
– Ну? – осведомился я.
– Нам не о чем беспокоиться.
Это было сказано слишком небрежно. Я догадался, что он врет. В любом случае заявление было глупо: у нас хватало о чем беспокоиться помимо полиции. Однако Бержье, казалось, принял ответ за чистую монету.
– Всегда полезно иметь друзей наверху, – суховато заметил он.
Данная тема больше не затрагивалась, пока мы не распрощались с Бержье и не направились в гостиницу.
– Что твой приятель действительно сказал? – спросил я.
– В нашем распоряжении три дня.
– А потом?
– Потом они захотят узнать, что мы собираемся делать и какие у нас средства к существованию. Если ответ их не удовлетворит, мы получим распоряжение убраться. Но он советует, чтобы мы не ждали вызова и допроса, а сами бы обратились с просьбой о разрешении остаться на неделю. Может быть, ее удовлетворят. Но на большее рассчитывать не придется.
Сказать было нечего: в любом случае за неделю наши денежки уплывут. Через неделю мы будем без гроша.
Я помолчал. Горечь переполняла меня. Из-за безответственности Гутара нас вышвырнули из Греции. Из-за безответственности Гутара – его нападение на капитана Ван Буннена было бессмысленным – нас вышвырнут из Джибути.
Вышвырнут – но куда? На помойку? В тюрьму? Я старался придумать хоть что-нибудь, похожее на надежду, но ничего не мог. Впереди вырисовывался конец – грязный, мрачный, безысходный.
– Что ты собираешься делать? – спросил наконец я.
Я спросил потому, что любой ответ Гутара не мог посулить ничего путного. Если бы я смог придумать что-то противоположное, счастье, может быть, и улыбнулось мне.
Он взглянул на меня и осклабился. Он опять был совершенно уверен в себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62