Гулять стало скучно, и они вернулись домой. Таня мыла Анютку, потом стирала что-то в ванне, потом тихо легла спать, а Ире ничего не оставалось, как снова ждать звонка и придумывать то вполне безобидные, то страшные объяснения молчания Аксенова. А потом, так ничего не дождавшись и не придумав, непривычно рано отправиться спать.
Она проснулась от странного чувства, что где-то неподалеку происходит что-то очень значительное. Плохое или хорошее – непонятно, но значительное – наверняка. Полежала неподвижно, прислушалась к стуку своего сердца и звукам вовне. Стук был громким и заглушал тишину в комнате. Тяжелую, плотную, подозрительно глухую тишину. Ира осторожно повернулась на бок и различила слабое шевеление на диване, где спали Таня и Анютка.
– Таня, ты не спишь? – спросила почти беззвучно, чтобы не разбудить больную девочку.
Таня не ответила, но короткое шевеление повторилось. Ира встала, накинула халат, подошла к дивану:
– Пойдем на кухню, я чайник поставлю.
На кухне она собирала чай и смотрела на Таню, которая пришла из комнаты с заплаканным лицом и все не могла справиться со слезами. Ничего, когда не нужно давиться всхлипываниями, дабы соблюсти тишину, слезы проходят быстрее. Это Ира знала точно, поэтому поплотнее прикрыла дверь, подала Тане чистую полотняную салфетку и намеренно долго собирала чай, чтобы дать ей время вволю выплакаться.
– Боишься, врачи скажут, что ничего нельзя сделать? – догадалась Ира, когда Татьяна немного успокоилась.
Но та замотала головой и захлюпала с новой силой.
– Нет, я этого не боюсь, – наконец-то смогла говорить она. – Мне нельзя этого бояться. Я о другом…
Она отняла от лица салфетку и заглянула Ире в глаза:
– Ты только не думай, что я жалуюсь. Мне жаловаться грех, мы с Анюткой хорошо живем. Огород у нас, в школе мне уборщицы ставку дали, когда я работать не смогла, все-таки сто рублей плюсом к Анюткиной пенсии, тетя Зоя с дядей Колей всегда рядом, знаю, что на них можно рассчитывать, Олечка приходит каждый день, с Анюткой сидит, пока я в школе. Если пенсию задерживают, мы уверены, что с голоду не помрем. Теперь ты в больницу устроила, а ведь это дорого, да? Очень дорого?
– Прекрати! – одернула ее Ира. – Разве такие вещи меряются деньгами? Тем более что у меня свои причины на это есть. Хотя что я мелю? Как будто для помощи ребенку должны быть какие-то причины!
Но Таня не прекратила. Из нее пуще прежнего полились слезы, словно застаивались годами в специальном резервуаре.
– Нет, ты только не подумай, что я жалуюсь. Мы хорошо живем, грех жаловаться. Большой грех – на жизнь жаловаться. Только я все равно не понимаю. Не понимаю, как может столько стоить один пирожок. Один-единственный пирожок! У нас в школе, в десятом классе, один мальчик весной в обморок на уроке упал. От голода.
У его матери огорода нет и родственников нет. А у нас без огорода и без родственников не прожить. Никак не прожить. Его в больницу отвезли, чтобы поколоть витамины и глюкозу. А еду у нас в больнице не финансируют.
Даже кухню закрыли, всем из дома несут. Вот ему одноклассники и носили кто что мог. Учителя носили. А он из больницы вышел и в школу не вернулся. Способный мальчик, на золотую медаль шел, но в школу не вернулся – стыдно ему. А тут обыкновенный пирожок, просто пирожок. Почему, Ира, почему?
Что она могла ответить этой изнуренной до прозрачности ежедневной борьбой за жизнь и здоровье единственного ребенка женщине? Что страна переходит к рыночной экономике? Что идет структурная перестройка?
Что цены зависят от спроса? Что кто хочет, тот найдет возможность заработать, а кто не хочет, тот сам виноват?
Что каждый должен отвечать за себя сам? Сколько раз она читала, слушала, говорила сама эти умные, важные, правильные слова, а теперь язык не поворачивался их повторить. Потому что ни Таня, убирающая школьный коридор за деньги, которых Ире не хватило бы на один день средней московской жизни, ни Анютка, для обследования которой в областном центре нет оборудования, ни способный мальчик, вынужденный бросить школу, не имеют к этому отношения. К этому имеет отношение только сама Ира, которая читала, слушала, говорила эти умные и правильные слова и которой сейчас мучительно совестно за то, что они такие умные и правильные. Так совестно, словно это она, Ира, украла у способного мальчика кусок хлеба, а вместе с ним и возможность учиться. Так совестно, словно она не угощала Таню в ресторанчике на Тверской, а специально издевалась над ней, заставляя есть пирожок ценой в половину ее месячного полоскания в ведре с грязной водой. Она опустилась на пол рядом с Таниной табуреткой, обняла ее ноги и попросила:
– Танечка, миленькая, прости меня. Прости меня, пожалуйста… Я не хотела. Я не знала. Я правда не знала, Таня!
– Ты что? Ты что? – испугалась Татьяна, перестала плакать, сползла с табуретки на пол к Ире, крепко обняла ее неожиданно сильными руками. – Ира, ты что!
Ты такая… Да я тебе всю жизнь благодарна буду, сколько ты для нас с Анюткой делаешь. Ты мне как родная стала. Как все Аксеновы, как тетя Зоя, как Саша. Ближе вашей семьи у меня никого нет.
– Ты мне тоже как родная. Только к Аксеновым я не имею никакого отношения, – призналась Ира.
– Как не имеешь? Саша мне сказал, что ты его жена.
– Мы не женаты.
– Подумаешь! Саша разведется, и поженитесь, какое это имеет значение? – не поверила ей Таня.
– Ты права, никакого это значения не имеет. Просто так неожиданно все на голову свалилось. Все-таки сложно в таком возрасте друг к другу притираться, а мы и знакомы-то без году неделя.
– Ну и что? – опять не поверила ей Таня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96