— Я знаю, детка. И ты, и Раффи, и мы с папой тоже так считаем. Вот только мир, похоже, об этом забыл.— И поэтому ты так любишь свои книги, мама?Паола улыбнулась — Брунетти показалось, что она слезла-таки со свого конька, — и ответила:— Да, милая, наверно, поэтому. И потом, благодаря этим самым книгам у меня есть работа.Брунетти, прагматизм которого вот уже более двадцати лет сталкивался с самыми причудливыми формами идеализма жены, конечно, ей не поверил. Он-то знал: «эти самые книги» были для нее куда большим, чем просто работой.— Кьяра, у тебя, наверное, еще много уроков? — спросил Брунетти, понимая, что вполне может выслушать ее рассказ о том, что еще она разузнала у подруги Франчески, чуть позже вечером или завтра утром. Поняв, что ее наконец отпускают восвояси, дочка сказала, что уроков и правда много, и ушла в свою комнату. А родители пусть себе обсуждают вопросы чести, раз уж им так хочется.— Паола, я не думал, что она воспримет мое предложение настолько серьезно, что примется расспрашивать об этом своих знакомых, — начал объяснять Брунетти, пытаясь одновременно извиниться за то, что случилось.— Я не возражаю, чтобы она добывала информацию. Мне только не нравится, как она это делает, — сказала Паола и отпила еще немного граппы. — Как ты думаешь, она поняла то, что я пыталась ей втолковать?— Думаю, она понимает все, что мы ей говорим, — ответил Брунетти. — Не уверен, что соглашается, но понимает наверняка. А какие еще примеры ты хотела привести — я имею в виду примеры того, что является преступлением, но не грехом? — спросил он, возвращаясь к прерванному разговору.Она задумчиво покатала рюмку между ладонями.— Пример найти — дело нехитрое, особенно в стране с такими дурацкими законами. Куда сложнее понять, что есть зло, хотя преступлением и не является.— И что, например?— Например, разрешать детям смотреть телевизор, — проговорила она, смеясь. Эта тема явно ее уже утомила.— Нет, серьезно, Паола, приведи мне какой-нибудь настоящий пример. — Ему и правда стало интересно.Прежде чем ответить, она провела пальцем по стеклянной бутылке с минеральной водой.— Я знаю, тебе надоело это слушать, но я считаю, что пластиковые бутылки — зло, хотя это, конечно же, не преступление, — сказала она и поспешно добавила: — Пока не преступление. Но через несколько лет, надеюсь, это будет уже незаконно. Разумеется, если у общества хватит на то здравого смысла.— Я думал, ты приведешь пример помасштабнее, — заметил Брунетти.Она снова задумалась и ответила так:— Если бы мы воспитывали в наших с тобой детях уверенность в том, что состоятельность моей семьи дает им какие-то особые привилегии, такое воспитание несло бы в себе зло.Брунетти удивило, что Паола привела такой пример: за годы их совместной жизни она редко упоминала о богатстве своих родителей, разве что в пылу политических споров ссылалась на их благополучие как на вопиющий пример социальной несправедливости.Они переглянулись, но Брунетти так и не успел ничего сказать, поскольку Паола продолжила:— Не знаю, покажется ли тебе этот пример более масштабным, но если бы я имела привычку говорить о тебе гадости, эта привычка тоже была бы злом.— Так ты же только этим и занимаешься, — проговорил Брунетти, заставляя себя улыбнуться.— Нет, Гвидо! Я могу говорить гадости тебе. Это совсем другое дело. А о тебе я никогда не позволю себе сказать ничего дурного.— Потому что это бесчестно?— Вот именно, — сказала она, улыбаясь.— А говорить гадости мне в лицо, стало быть, не бесчестно?— Конечно нет. Особенно если это чистая правда. Потому что это ведь остается между нами, Гвидо, и ни один посторонний ничего об этом не узнает.Он протянул руку и взял бутылку с граппой.— Знаешь, а мне все трудней проводить эту грань.— Между чем и чем?— Между преступлением и злом.— А почему так происходит, как ты думаешь?— Точно не знаю. Может, потому, что, как ты сказала, мы уже перестали верить в старые ценности, а новых пока не нашли.Она кивнула, обдумывая его слова.— Все старые правила больше не действуют, — продолжал он. — Все пятьдесят лет, с тех пор, как кончилась война, мы не слышали ничего, кроме лжи. Врали все: правительство, Церковь, политические партии, промышленники, бизнесмены, военные.— А полиция?— И полиция тоже лгала, — ответил он, ни на секунду не задумываясь.— И несмотря на это, ты хочешь в ней служить?Он пожал плечами и плеснул себе граппы. Она ждала ответа.— Кто-то же должен попытаться, — выговорил он наконец.Паола подалась вперед, приложила ладонь к щеке мужа и слегка развернула к себе его лицо.— Гвидо, если я когда-нибудь снова затею лекцию на тему чести, стукни меня бутылкой, договорились?Он повернул голову и чмокнул ее в ладонь.— Только если разрешишь покупать пластиковые.Часа через два, когда Брунетти сидел, зевая над «Тайной историей» Прокопия Византийский историк, живший в VI в.

, раздался телефонный звонок.— Брунетти слушает, — сказал он и взглянул на часы.— Комиссар, это дежурный Алвизе. Он сказал, надо вам позвонить.— Кто «он», Алвизе? — спросил Брунетти, выуживая из кармана старый билет на катер, чтобы использовать его в качестве закладки. Разговоры с Алвизе, как правило, оказывались либо долгими, либо страшно путаными. Либо и то и другое.— Сержант, господин комиссар.— Какой сержант, Алвизе? — Брунетти захлопнул книжку и отложил ее в сторону.— Сержант Мышка.Брунетти насторожился:— А почему он попросил вас мне позвонить?— Потому что он хочет с вами поговорить.— Почему же в таком случае он не позвонил мне сам? Мое имя есть в любом телефонном справочнике.— Потому что не мог, господин комиссар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81