— Кофе на двадцать персон.
Я вошла к господину Омоти со своим большим подносом и исполнила все наилучшим образом: я подавала каждую чашку с подчёркнутым смирением, бормоча самые изысканные фразы, опуская глаза и кланяясь. Если бы существовал орден за заслуги в осякуми, я по праву могла претендовать на него.
Несколько часов спустя делегация удалилась. А потом раздался грохочущий голос огромного Омоти:
— Саито-сан!
Я увидела, как господин Саито подскочил и, мертвенно побледнев, побежал в логово вице-президента. За стеной раздались вопли толстяка. Нельзя было понять, о чём шла речь, но видимо это было что-то не слишком приятное.
Господин Саито вышел с искажённым лицом. Я почувствовала глупый прилив нежности к нему, думая о том, что его вес составлял третью часть от веса его противника. И тут он сердито позвал меня.
Я последовала за ним в пустой кабинет. Он заговорил, заикаясь от гнева:
— Вы поставили в глубочайше неловкое положение делегацию дружественной фирмы! Вы подавали кофе, выражаясь так, будто вы владеете японским в совершенстве!
— Но я не так уж плохо им владею, Саито-сан.
— Замолчите! Как вы смеете оправдываться? Господин Омоти очень сердит на вас. Вы создали отвратительную обстановку на совещании сегодня утром. Как наши партнёры могли чувствовать себя непринуждённо в присутствии белой, которая понимает их язык? С этого момента вы больше не говорите по-японски.
Я посмотрела на него с удивлением:
— Простите, что?
— Вы больше не знаете японского языка. Ясно?
— Но, в конце концов, компания Юмимото наняла меня именно за знание вашего языка!
— Мне всё равно. Приказываю вам больше не понимать японского.
— Это невозможно. Никто не смог бы подчиниться подобному приказу.
— Подчиниться всегда можно. Это то, что западные умы должны были бы понять.
«Ах, вот вы о чём», подумала я, прежде чем ответить:
— Вероятно, японский мозг и может заставить себя забыть какой-то язык. Западный мозг на такое не способен.
Столь необычная отговорка не показалась господину Саито странной.
— Всё же попытайтесь. По крайней мере, сделайте вид. Я получил распоряжение на ваш счёт. Итак, решено?
Он сказал это сухим резким тоном.
Вероятно, когда я вернулась в свой кабинет, у меня было такое вытянутое лицо, что Фубуки посмотрела на меня мягко и взволнованно. Я долго чувствовала себя подавленной, размышляя как поступить.
Самым логичным было бы написать заявление об уходе. Однако, я не могла решиться на это. В глазах европейца в этом не было ничего бесчестящего, но по японским меркам это означало потерять лицо. Я работала в компании от силы месяц. Однако, контракт был подписан на год. Уйти через столь короткое время, значило покрыть себя позором в их глазах, также как и в моих.
Тем более, что мне совсем не хотелось уходить. Всё-таки мне стоило кое-каких усилий быть принятой на работу в эту компанию: я изучила токийскую административную лексику, прошла тесты. Конечно, мои амбиции не простирались до того, чтобы сделаться великим полководцем международной торговли, но я всегда хотела жить в стране, перед которой преклонялась со времён первых идиллических воспоминаний, которые хранила с раннего детства.
Я решила остаться.
Но для этого я должна была найти средство выполнить приказ господина Саито. Я прозондировала свой мозг в поисках возможных залежей амнезии: не было ли каких-нибудь тёмных пещер в моей нейронной крепости? Увы, здание имело сильные и слабые стороны, башни и трещины, ямы и рвы, но ничего, что позволило бы мне похоронить язык, который ежедневно был у меня на слуху.
Если я не могла его забыть, то можно ли было, по крайней мере, его утаить? Если сравнить речь с лесом, возможно ли было за французскими буками, английскими липами, латинскими дубами и греческими оливами спрятать гигантские японские криптомерии, которые в данном случае имели самое подходящее название?
Мори, фамилия Фубуки, означала «лес». Потому ли я смотрела на неё такими растерянными глазами? Я заметила, что она тоже смотрит на меня вопросительно.
Она поднялась и сделала мне знак следовать за ней. В кухне я рухнула на стул.
— Что он вам сказал? — спросила она меня.
Я открыла своё сердце. Мой голос дрожал, я чуть не расплакалась. Теперь я не смогла сдержать опасных слов:
— Ненавижу господина Саито. Он дурак и подлец.
Фубуки слегка улыбнулась:
— Нет. Вы ошибаетесь.
— Конечно. Вы добрая, вы не видите дурного. В конце концов, чтобы отдать подобное распоряжение можно быть только…
— Успокойтесь. Приказ исходил не от него. Он передал вам распоряжение господина Омоти. У него не было выбора.
— В таком случае это господин Омоти…
— Этот человек далеко не простой, — оборвала она меня. — Что вы хотите? Он вице-президент. Здесь ничего не поделаешь.
— Я могла бы поговорить об этом с господином Ханедой. Что он за человек?
— Господин Ханеда замечательный человек. Очень умный и добрый. Увы, об этом не может быть и речи, чтобы вы пошли жаловаться ему.
Она была права, я это знала. Двигаясь вверх по течению, было недопустимо перескочить хотя бы один иерархический эшелон — тем более таким образом. Я имела право обращаться только к моему непосредственному руководителю, которым была мадемуазель Мори.
— Вы моё единственное спасение Фубуки. Я знаю, что вы мало, что можете сделать для меня. Но я благодарю вас. Ваша простая человечность мне так помогает.
Она улыбнулась.
Я спросила, какова была идеограмма её имени. Она показала мне свою визитную карточку. Я посмотрела на кандзи и воскликнула:
— Снежная буря! Фубуки означает «снежная буря»!
1 2 3 4 5